Сафьяновая шкатулка - [68]

Никто не мог сказать, о чем она думает часами, она и сама бы не смогла сказать, если бы ее об этом спросили. Ей не хотелось ничего: ни читать, ни разговаривать, ни заняться каким-нибудь делом, ей доставляло удовольствие вот так лежать и ничего не делать. Ее навещал Армен Чорекчян. Он приносил с собой какую-нибудь безделушку, всегда редкую и забавную, посмеиваясь, клал ее на постель, потом садился на стул рядом и начинал рассказывать о служебных новостях, говорил о погоде, рассказывал свежий анекдот. Потом он говорил: «А теперь ты поспи, а я почитаю». Он брал с полки какую-нибудь книжку и читал.

Так проходили дни, недели, прошел месяц. Норе разрешили небольшие прогулки — сперва по комнате, потом по улице. Ее обычно сопровождал на этих прогулках все тот же Армен. Вскоре она окрепла настолько, что могла выйти на работу. К тому времени Армен стал своим человеком в доме: мать восхищалась этим на редкость положительным и самостоятельным человеком; отец бурчал что-то нечленораздельное, но, похоже, одобрительное. Микаэлу он, в общем, тоже нравился, но вот Офелия не выносила его совсем и не упускала случая проехаться на его счет.

Армен приглашал Нору в кино, на концерт, в театр, и Нора шла с ним и просиживала в зале столько, сколько положено. Но всюду ко всему относилась равнодушно.

— Тебе не понравилось? — спрашивал Армен.

— Почему? Очень понравилось, — отвечала равнодушно Нора.

— Нора, тебя к телефону! — крикнула одна из машинисток. — Симпатичный мужской голос…

Нора так и рванулась в другой конец проектного бюро. «Фрид! Это Фрид!»

Едва не задохнувшись от сдерживаемого волнения, она крикнула в трубку:

— Алло!

На другом конце провода тихо сказали:

— Здравствуй, Нора…

Неподготовленное сознание не сразу восприняло голос Славика.

— Что? Кто это?

— Не узнала?

Первое мгновение разочарования придало ответу невольную резкость.

— Узнала!

Славик стал икать и взвизгивать в трубку.

— А я-то думал, ты будешь плясать от радости.

Нора отдышалась и сказала уже спокойнее:

— Ты когда приехал, Славик?

— Только что с самолета, еще не успел переодеться.

— Надолго?

— Я соскучился по тебе.

— Что?

— Не бойся, я человек женатый.

— Как ты сказал, Славик?

— Женатый, черт возьми, женатый, понимаешь, есть такая обалдевшая категория мужчин! Так когда же мы увидимся?

— В пять я выйду с работы.

— Я буду ждать внизу. Сколько мы с тобой не виделись?

— Не знаю, Славик, я не считала.

— Счастливые часов не наблюдают — это, наверно, про тебя.

— Наверно.

— Впрочем, я тоже не следил за часами. Так я буду ждать тебя внизу.

— Ага.

Ровно в пять она вышла с работы. Славик ждал ее на противоположной стороне улицы. Он ничуть не изменился: все те же волосы, те же несоразмерно крупные, как у подростка, кисти рук и та же немыслимо пестрая, многоцветная рубашка под модным, полуспортивного покроя пиджаком.

— Ты в этой сорочке похож на павлина, — сказала Нора.

— Это мне жена купила.

— Теперь ты будешь все сваливать на жену?

Славик принялся взвизгивать.

— Ты знаешь, я только сейчас по-настоящему убедился, что ты никогда меня не любила!

— Почему сейчас? — не поняла Нора.

— Потому что любящая женщина непременно спросила бы: «Твоя жена красивая?» или: «Ты ее очень любишь?» Вот что она спросила бы в первую очередь.

— Она красивая? — спросила Нора. — Ты ее очень любишь?

— И на том спасибо, — улыбнулся Славик. — Пойдем посидим у моря? Я так соскучился по морю. Пойдем?

До Набережного бульвара надо было идти несколько кварталов. Они пошли пешком, и Славик по дороге рассказывал о том, как он женился. «Тебе повезло, что я не женился на тебе! — говорил он. — Через два месяца я бы убежал от тебя». — «Почему? — посмеивалась Нора. — Не сбежал же ты от жены». — «Так я же тебе об этом и рассказываю! В первое время я не знал, куда себя девать: никакой свободы личности, все подавлена штампом в паспорте! Потом я поделился с одним приятелем, он смеялся и говорил: не горюй, старик, все под штампом ходим… А было время, говорили: «под богом»… Черт знает, что за жизнь пошла: туда не ходи, с тем не говори, на того не смотри, если не хочешь семейного скандала схлопотать! Даже в кино не могу сказать, что понравилась артистка, приходится в дипломатию пускаться, говорю: игра понравилась! Представляешь? Это же кошмар!»

Они спустились по широкой каменной лестнице к самой воде и сели на скамейку под молодым, еще не окрепшим тутовником. Море плескалось у самых их ног; вдали оно было пронзительно-синее, по нему то и дело пробегали белые гривы волн и мгновенно исчезали, чтобы тут же появиться в другом месте; оно ослепительно искрилось под солнцем, и Нора невольно отводила глаза и смотрела на детей, игравших чуть поодаль от них.

— Ну, рассказывай. Что-то ты не очень весело смотришь.

Это было верно, но дело было в другом. Рассказывая историю своей женитьбы, Славик то ли забыл, то ли сделал вид, что забыл, как еще в прошлом году он рассказывал ту же историю и теми же словами, только от третьего лица: это была история женитьбы его товарища по институту. Вот почему ей стало грустно: Славик не мог забыть ее и, наверно, все еще на что-то надеялся, но сказать об этом прямо не решался.