Сафьяновая шкатулка - [118]

— Ах ты, мамина радость! Ну съешь этот кусочек мяса, а потом спать, бай-бай…

— Я ухожу на работу. Вам что-нибудь нужно принести?

Я даю ей деньги и прошу купить кое-что на ужин и завтрак. Я замечаю, что с тех пор, как она появилась на нашем дворе, жизнь соседей во многом облегчилась. Все, что нужно, приносит Дездемона. Впрочем, ее настоящее имя — Ася. У нас все называют ее по имени. Каждый день она приходит с работы, согнувшись под тяжестью покупок. А затем разносит их по домам. У нее уже выработалась система: хотя я живу с нею стена к стене, мне она приносит после того, как обойдет весь двор. Однажды из любопытства я спросил, зачем она это делает. Она ответила: там же дети.

Она нужна всем. Одним постирает, другим вымоет полы, третьим понянчит ребенка. У нее какая-то особенная страсть к детям. Все свободное время она ходит с чьим-нибудь ребенком на руках.

Соседи, конечно, стараются не оставаться в долгу: одни дают деньги, другие — поношенную одежду, третьи — продукты питания. Охотнее всего Ася берет сырое мясо. В таких случаях, возвращаясь к себе, она еще с порога сообщает:

— А что мама несет своей Черненькой!..

И держит на весу кусочек мяса.

Рано утром просыпаюсь от ее тревожного голоса:

— Черненькая, Черненькая! Где ты, Черненькая!..

Вечером, вернувшись после работы, я застаю ее на улице. Она плачет.

— Что с вами, Ася?

— У меня кошка сбежала.

— Из-за этого вы плачете?

— Она уже третий год со мной.

— Не надо плакать. Кошки так легко не уходят от своих хозяев.

— Но ведь ушла же!

— Придет, никуда не денется. Впрочем, разве нет других кошек?

— Есть, но они не мои.

— Найдите себе другую. Бездомных кошек на наш век хватает.

— Она была такая красивая.

— Все кошки одинаковы. Найдите себе другую.

Она все так же каждое утро стучится ко мне и спрашивает, что мне нужно купить на завтрак. И, кажется, делает это еще охотнее. Словно избыток нежности, который раньше предназначался Черненькой, теперь перенесла на меня. Но по ночам я иногда слышу, как она плачет. И свет в ее комнатушке горит до утра.

— Почему на ночь не гасите свет, Ася? — говорю, не решаясь прямо спросить о причине ее слез.

— Чтобы она знала, что я не сплю. Вдруг заблудится?

— Кто заблудится?

— Черненькая.

— Не бойтесь, Ася. Спите лучше. Кошки в темноте отлично ориентируются. Если Черненькая вернется, она найдет вас.

— Вы думаете, она еще вернется ко мне?

— Непременно вернется. Кошки бывают очень преданы хозяевам. Она не может не вернуться. Где-нибудь, наверное, по любовным делам шляется.

Я с трудом сдерживаю раздражение. Я понимаю, конечно, что Черненькая, возможно, единственная радость, что ли, единственная привязанность в жизни одинокой женщины. Но есть в этом и что-то неуловимо унизительное — делать предметом своих бесконечных забот кошку.

Света она по-прежнему не гасит. И по ночам я часто слышу ее плач.

— Почему бы вам не взять ребенка на воспитание, Ася? — говорю я.

— Зачем мне чужой ребенок? У меня свой есть.

— У вас ребенок?

— Сын. Ему скоро исполнится двадцать три года.

— Но где же он?

— Не знаю.

— Как не знаете?

— Пока я лежала в госпитале, мой муж женился на другой женщине и взял ребенка к себе. Об этом я узнала, когда выписалась из госпиталя.

Она, видимо, предпочитает называть психиатрическую клинику «госпиталем». Вероятно, она права. Во время войны она была на фронте санитаркой, получила тяжелую контузию. Ее вылечили, но после войны, когда она вернулась домой и, как видно, обзавелась семьей, контузия снова напомнила о себе. Ее поместили в психиатрическую клинику. Все это мы знали, кроме того, что у нее был сын.

— Где же они теперь?

— Не знаю. Уехали в другой город.

— И адреса не оставили?

— Нет. Наверно, боялись, что я поеду за ними.

— Почему же вы не начинаете поиски?

— Зачем? Он все равно не помнит меня. Ему было полтора года, когда я заболела.

— Но вы же мать.

— Та женщина, говорят, хорошая, добрая. Очень любит моего сына. И он к ней привык. Все-таки много лет прошло.

Подумав, я говорю уже менее уверенно:

— Все же вам надо взять ребенка из детского дома. Вы тоже привыкнете к чужому ребенку.

— Я-то привыкну. Но его мать не привыкнет. А вдруг она где-то?

При этом она смотрит на меня простым, совершенно ясным взглядом своих больших зеленых глаз. Я чувствую под этим взглядом какую-то странную, несвойственную мне неловкость. Понимаю, что это очень глупо, все же говорю упрямо, наперекор самому себе:

— Неужели кошка лучше?

— Нет, конечно. Но она такая славная. По утрам прыгает ко мне в постель, мурлычет, ласкается. Такая теплая! — Это слово она произносит с особым удовольствием, так что тепло чувствуется даже в ее голосе. Обыкновенное животное, плотское тепло, какое бывает у кошек и детей.

Невольно смотрю на крышу — не покажется ли Черненькая? Пора бы ей покончить со своими любовными делами.

— Не беспокойтесь, Ася, она скоро вернется. Она непременно вернется.

— Вы так думаете? — с надеждой спрашивает она.

Спустя несколько дней — поздно ночью — Черненькая действительно вернулась. И теперь я опять по утрам слышу голос моей соседки:

— А что мама несет своей Черненькой!..

Голос у нее на редкость чистый и ласковый.