Сады Приапа, или Необыкновенная история величайшего любовника века - [31]

— Юджин! Хватит. В бассейн!

4

Она подставила птичке губы, и та прильнула так нежно к милым устам, словно ощущала всю полноту счастья, которое ей было дано.

— Пусть поцелует и вас, — сказала Шарлотта и протянула мне канарейку. Клювик проделал путь от ее губ к моим, и когда он щипнул их, на меня повеяло предчувствием сладостного упоения.

— В ее поцелуе есть доля алчности, — сказал я. — Она ищет пропитания, и пустая ласка не удовлетворяет ее.

Гёте. Страдания юного Вертера.

После парилки сидели в халатах в зимнем саду втроем: Уд, Юджин, Лапиков. Здесь, на территории зимнего сада, располагался ни на что не похожий персональный туалет босса. Уд не знал, что французы называют подобные помещения «кабинетом задумчивости». Но у Уда это место пришлось бы назвать «парком задумчивости». Хваленые галлы при всем их гаргантюа-раблезианском остроумии-размахе вряд ли могли и вообразить что-либо подобное.

Этот, выражаясь модно, амбициозный проект Уд вынашивал бережно, трепетно, как годами страдавшие бесплодием царицы и королевы вынашивают посланный, наконец, небом плод долгожданного наследника. Он просто трясся над ним. Выписал из Санкт-Петербурга того реставратора-краснодеревщика, который реставрировал для Царского Села трон Екатерины И, и тот соорудил ему за бешеные деньги стульчак в виде трона по собственным эскизам. Никаких «евроунитазов», только трон. Спинку из кедра краснодеревщик увенчал фигурами двух птиц из позолоченной бронзы, они смотрели в разные стороны — вещая птица гамаюн и мифическая птица сирин. Подлокотники из италийской пинии с инкрустациями. Сиденье по ободу сначала было обито слоем батисты и парчи, но оказалось, что эти материи неприятно холодят ягодицы, и их заменили на более теплый по цвету и ощущению лиловый бархат. Удова пружинистая попа просто утопала в бархатной оторочке — будто в подушках на оттоманке восточного сибарита.

В окрестностях «кабинета задумчивости» обитала ручная канарейка. Постельничий держал ее вне клетки. Она по своей воле сама никуда далеко не отлучалась и любила пить воду изо рта хозяина. Уд набирал полный рот минералки, немного запрокидывал затылок, раскрывал рот, она подлетала, вцеплялась лапками в его подбородок, окунала клювик и пила, раз от разу задирая головку. Иногда было нестерпимо щекотно. А однажды на Уда даже напало состояние сладострастной отключки.

В окрестностях «туалетного кабинета» был разбит зимний сад непрерывного цветения, где в крытых оранжереях с большими пролетами из витражей и зеркал создавался эффект пребывания то в субтропиках, то в пустыне, то среди заснеженных равнин Антарктиды. Это было потрясающе! Там пальмы, магнолии, там кактусы, там карликовые хвойные породы лесотундры. Жимолость каприфоль соседствовала с жимолостью Маака, двойчатая монарда — с зарослями сине-белых кустов рододендрона, примула Юлии — с нарциссами Актея. А вторым ярусом ласкали взор Пентастемон скоулери, спирея Вангутта, чебурашник Лемуана Мон-Блан.

Это был поистине уголок утраченного экологического рая, запечатленный на дивной картине художника раннего Возрождения Витторе Карпаччо «Молодой рыцарь на фоне пейзажа».

Другой достопримечательностью всего «парка задумчивости» был глобус, огромный глобус, сделанный все тем же петербургским реставратором. Это был необыкновенный глобус диаметром шесть с половиной метров. Он вращался вокруг своей оси, меняя угол вращения сообразно реальному времени года и суток. Океаны, озера, реки представляли собой великолепно вмонтированные действующие аквариумы, а суша — Европа, обе Америки, Африка, Океания — выглядела в минимакетах так, как если б на них смотрели с околоземной орбиты. Ужасно симпатичными получились имитации маленьких айсбергов, плававших в акватории Антарктиды. Реставратор выпилил их из брусков прозрачного пищевого льда и еще поработал с ними резцом и пилочками.

Юджин в первый раз, когда был допущен в зимний сад, сразу влюбился в подростковые италийские пинии с их скошенными в одну сторону кронами без макушек. Видно, даже в семенах заключена эта высокая участь клониться вершиной вбок под напором вечного ветра с моря, иначе почему даже здесь, в искусственном зимнем саду, они гудят, как натянутая струна?.. Юджин просто заболел, гадая, на что похожи эти пинии со сбитыми вбок кронами, которые, казалось, приютили на минуту порывы утомленного самим собой и свернувшегося калачиком ветра. И вдруг его осенило: они напоминают знаменитый «летучий» памятник Шопену в Варшаве!

Здесь, под сенью италийских пиний и прочей вдохновенной растительности, Юджин затевал с Удом свои первые собеседования, вразумляя его начаткам политологических и иных познаний.

Бывало, под гул огромного вращающегося вентилятора рассядутся за журнальным столиком, на нем разбросаны свежие газеты и масса листков, бумажек, поверх которых, как на подмостках, застыла в танце увесистая бронзовая статуэтка балерины (садовник специально поставил, чтоб листки под воздушной струей не разлетались), дождутся, когда слуги, расставив безалкогольные напитки, оставят их одних и начинают занятие или, как выразился босс, «натаску».