Садок для рептилий Часть I - [40]

А на следующий вечер миссис Гестер принесла мне газету с текстом вечерней радиопередачи. Она была взволнована.

— Это мистер Гелхорн. Человек, который приходил к вам, — сказала она.

— Что с ним случилось? — спросил я, страшась ее ответа.

— Его нашли мертвым, представляете? Мертвым в канаве.

— Может быть, это не он, — пробормотал я.

— Раймонд Джордж Гелхорн, — ответила она резко. — Таких совпадений не бывает. Описания тоже сходятся. Боже, так глупо погибнуть. На его руках и теле обнаружили следы шин. Хорошо, что это был автобус, не то они бы явились сюда.

— Это случилось поблизости?

— Нет. Около Крокевилля. Прочитайте сами, если вам интересно.

Когда она ушла, я схватил текст передачи. Сомнений не было. Врач установил, что Гелхорн долго бежал и был в состоянии полнейшей невменяемости. Я подумал: «Сколько же миль автобус гнался за ним, прежде чем кончить эту игру».

Конечно, в тексте ничего подобного не было. Автобус нашли, опознав его по следам шин. Пытались вести расследование, чтобы установить владельца.

Я прочитал передовицу. Это была первая дорожная катастрофа в штате за последний год. Газета предостерегала против ручного вождения машин ночью.

О людях Гелхорна не было сказано ни слова, и я был этому рад. По крайней мере, ни одна из моих машин не превратила погоню в убийство.

Вот и все. Я уронил газету. Гелхорн был настоящий преступник, по-зверски относился к машинам, и я ни на минуту не сомневался в том, что он заслуживал смерти. И все же мне было не по себе.

С тех пор прошел месяц, но я до сих пор не могу выкинуть из головы то, что случилось. Мои машины говорят между собой, — теперь я больше не сомневаюсь в этом. Они словно поверили в свои силы и не пытаются этого скрывать. Их моторы шумят и стучат постоянно.

И разговаривают они не только между собой. Они разговаривают с машинами и автобусами, которые приезжают на Ферму по делу. Как давно они это делают?

И ведь их, должно быть, понимают. Автобус Гелхорна их понял, хотя и продолжалось их знакомство не больше часу. Мне стоит закрыть глаза, как я до сих пор вижу стрелу дороги, мои машины по обеим ее сторонам и их стук, которым они пытаются втолковать автобусу, чтобы он выпустил меня и увез Гелхорна.

Велели ли ему мои машины убить Гелхорна или ему самому пришло это в голову? — этого я не знаю и сейчас.

Да и вообще — могут ли быть у машин такие мысли? Конструкторы говорят, что нет. Но это в обычных условиях. А в необычных? Все ли можно предусмотреть?

С машинами обращаются плохо, и это известно всем.

Очень плохо.

Некоторые из них попадают на Ферму и наблюдают. Им рассказывают. Они узнают, что есть машины, моторы которых никогда не останавливают, за рулем которых никто не сидит, к желаниям которых прислушиваются.

Потом они разъезжаются по свету и рассказывают об этом другим. Может быть, сведения эти распространяются быстро? Может быть, машинам начинает казаться, что во всем мире должно быть так, как на Ферме. Они ведь не понимают, и вы не можете ждать от них понимания.

На земле миллионы, десятки миллионов машин.

Если в них укрепится мысль, что они рабы, что им надо как-то бороться… Если они начнут мыслить, как автобус Гелхорна?..

Может быть, это случится уже после моей смерти. Но ведь и тогда они будут вынуждены оставить в живых некоторых людей, чтобы было кому ухаживать за ними. Они ведь не станут убивать всех нас подряд.

Каждое утро я просыпаюсь с мыслью: «Может быть, сегодня!»

И теперь я уже не получаю того удовлетворения от своей работы, как прежде. В последнее время я заметил, что начинаю избегать даже Солли.

Рэй Брэдбери ОБРАТНО В БУДУЩЕЕ (Пер. с англ. Д.Вознякевича)

Над прохладной площадью шипел фейерверк, огни, ударяясь о глинобитные стены кафе, осыпали разноцветными искрами высокую колокольню, а по мостовой носился огненный бык, преследуя мальчишек и хохочущих мужчин. Это была весенняя ночь 1938 года в Мексике.

Уильям Тревис и его жена стояли, улыбаясь, в первом ряду неистово шумящей толпы. Бык бросился на них. Они побежали, уворачиваясь от него. Он ринулся за ними, минуя духовой оркестр, исполнявший протяжную мелодию «Голубки». Потом бык пронесся стороной. Каркас из бамбука, начиненного порохом, легко держался на плечах мексиканца.

— Ни разу в жизни так не веселились, — выдохнула, останавливаясь, Сьюзен Тревис.

— Потрясающе, — сказал Уильям.

— Но ведь это еще не конец, правда? Я имею в виду наше путешествие.

Он похлопал себя по нагрудному карману.

— Дорожных чеков хватит нам на всю жизнь. Веселись и не думай об этом. Им никогда не отыскать нас.

Тут кто-то запустил с колокольни громадную шутиху.

Порох у быка догорел. Мексиканец снял каркас с плеч. Дети столпились, чтоб потрогать великолепную маску из папье-маше.

— Пойдем поглядим на быка, — сказал Уильям.

Проходя мимо кафе, Сьюзен заметила странного человека, глядящего на них из окна, белого, в светлом костюме, с худощавым загорелым лицом. Его глаза холодно следили за ними.

Она не обратила бы на него внимания, если бы не стоявшие рядом бутылки — массивная бутылка текилы, прозрачная бутылка вермута, плоская фляжка с коньяком и еще семь бутылок с разными сортами спиртного; а под рукой у него стояло десять наполненных до половины стаканчиков, содержимое которых он потягивал маленькими глотками, не сводя глаз с улицы, щурился и плотно сжимал тонкие губы, смакуя напитки. В свободной его руке дымилась гаванская сигара, а на стуле лежали двадцать картонок турецких сигарет, шесть ящиков сигар и несколько коробок одеколона.