Дж. Г. Баллард
САДОК ДЛЯ РЕПТИЛИЙ
Они напоминают мне гадаринских[1] свиней, — объявила Милдред Пелам.
Прервав осмотр битком набитого пляжа, подступавшего к террасе кафетерия, Роджер Пелам взглянул на жену.
— Почему ты так говоришь?
Какое-то время Милдред продолжала читать, потом опустила книгу.
— Ну, а разве нет? — риторически спросила она. — Они похожи на свиней.
Пелам едва улыбнулся при этом слабом, но характерном проявлении мизантропии. Он внимательно посмотрел на торчавшие из шортов собственные белые коленки, на полные руки и плечи жены.
— Все мы похожи, — уклончиво согласился он.
Вряд ли, однако, кто-нибудь мог слышать слова Милдред и обидеться на них. Они сидели за столиком в самом углу, спиной к сидевшим впритык друг к другу сотням посетителей, поглощавших на террасе мороженое и кока-колу. Глухой гул голосов заглушали бесконечные репортажи из транзисторных приемников, пристроенных между бутылок, и доносившиеся из-за дюн далекие звуки с площадки аттракционов.
Чуть ниже террасы был расположен пляж, усеянный множеством распростертых фигур и тянувшийся от самой воды до шоссе, проходившего позади кафетерия, исчезая дальше за дюнами. Не видно было ни песчинки. Даже у кромки воды, которая в этот час затишья между приливом и отливом еле-еле плескалась, покачивая старые сломанные коробки из-под сигарет и другой мусор, на самом краю пляжа, толкалась, скрывая серый песок, толпа ребятишек.
Снова взглянув на пляж, Пелам понял, что недобрые слова жены не что иное, как чистая правда. Повсюду в воздухе торчали голые ляжки и плечи; свернувшись кольцами, по песку раскинулись руки и ноги. Несмотря на солнце и довольно длительное пребывание на пляже, кожа у многих по-прежнему оставалась белой, в лучшем случае сделалась ярко-розовой, словно ошпаренная. Они беспокойно копошились в своих норах в безнадежной попытке устроиться поудобнее.
Обычно зрелище теснящейся и толкающейся чрезмерно обнаженной плоти, отдающей отвратительным букетом запахов застарелого крема для загара и пота (глянув вдоль пляжа, простиравшегося до далекого мыса, Пелам, как наяву, увидал в воздухе зловонное излучение, поддерживаемое снизу гомоном десяти тысяч транзисторов, гудевших, словно несметный рой мух), заставило бы его тотчас повернуть прочь по первой же ведущей от моря дороге на скорости в сто километров в час. Но на сей раз обычная неприязнь Пелама к скоплениям народа почему-то улетучилась. В присутствии такого множества людей (он уже подсчитал, что на пятимильном отрезке пляжа можно видеть более 50 тысяч человек) он испытывал странное оживление и не хотел покидать террасу, хотя было уже три часа и ни он, ни Милдред ничего не ели с самого завтрака. Стоит только встать, и назад этих мест в уголке ни за что не получишь.
«Едят мороженое на пляже Эхо…» — размышлял он про себя. Он поиграл стоявшим перед ним пустым стаканом. К его стенкам пристали волокна синтетической апельсиновой мякоти, между которыми, жужжа, лениво ползала муха. Море было гладкое и спокойное, непроницаемый серый диск, но в миле от берега, словно пар над ушатом, низко, у самой воды, висел туман.
— У тебя разгоряченный вид, Роджер. Отчего ты не пойдешь искупаться?
— Можно. Знаешь, странная вещь. Из всех людей на пляже никто не купается.
Со скучающим видом Милдред кивнула. Крупная, инертная женщина, она, по-видимому, была бы вполне довольна просто тем, чтобы посидеть на солнышке и почитать книжку. Однако именно она предложила поехать на пляж и даже удержалась от обычной воркотни, когда они попали в первую большую пробку и вынуждены были выйти из машины, пройдя две оставшиеся мили пешком. Пелам десять лет не видел, чтобы она так ходила.
— Странно, — сказала она. — Но сегодня не особенно и жарко.
— Не думаю, — он собрался было продолжить, но внезапно вскочил и через парапет террасы стал всматриваться в пляж. Посередине его, параллельно набережной, по проходу, который образовался сам собой, бесконечным потоком медленно двигались люди, протискиваясь в толпе с бутылками кока-колы, лосьоном и мороженым.
— В чем дело, Роджер?
— Да ничего… Мне почудилось, будто я увидел Шеррингтона.
Пелам осматривал пляж, не обнаруживая там больше никого похожего.
— Вечно тебе мерещится Шеррингтон. Только сегодня это уже четвертый раз. Перестань волноваться.
— Я и не волнуюсь. Я не уверен; конечно, но мне показалось, что в тот момент я видел Шеррингтона.
Неохотно Пелам снова сел, понемножку пододвигая стул к парапету. Несмотря на то что он пребывал в состоянии вялости и праздной скуки, неопределенное, однако вполне отчетливое ощущение беспокойства владело им весь день. Каким-то образом оно было связано с пребыванием Шеррингтона на пляже, и эта тревога постепенно возрастала. Вероятность того, что Шеррингтон, с которым он работал в университете на факультете физиологии в одном кабинете, действительно выбрал эту часть пляжа, была ничтожна. Пелам даже не был уверен, почему, собственно, он был убежден, что Шеррингтон вообще здесь. Возможно, эти обманчивые видения — тем более невероятные ввиду черной бороды, сурового, с высоким лбом лица и сутулой, при длинных ногах, фигуры Шеррингтона — были попросту продолжением внутреннего напряжения и его странной зависимости от Шеррингтона.
