Сад вечерних туманов - [126]

— У тебя теперь новая кожа.

Аритомо обошел вокруг меня, как уже делал почти год назад, когда пальцами обследовал мою тогда еще чистую спину.

— Но еще не все закончено: вот тут осталось это пятно.

Я коснулась прямоугольника, размером с две сигаретные пачки, у себя над левым бедром. Пустота его казалась неестественной, болезненной.

— Хороти непременно оставит какой-нибудь участок хиромоно пустым. Это символ того, что оно никогда не завершено, никогда не совершенно, — пояснил Аритомо, вытирая руки полотенцем.

— Вроде листьев, которые ты разбросал по лужайке, — тихо сказала я.

Даже после того, как сад в Югири был завершен, всегда находилась какая-нибудь работа по его содержанию. Большую часть рутины Аритомо поручал мне, указывая, что ему нужно от садовников и не жалея при этом слов на разъяснение каждого дела.

Как-то вечером, когда рабочие уже ушли, я проходила мимо стрельбища из лука и увидела его там, одетым для кюдо. С тех самых пор, как я его узнала, он ни разу не упражнялся в стрельбе из лука настолько поздно, да и в позе его было что-то непривычное. Остановившись, я стала смотреть. Удивление мое возросло еще больше, когда я заметила, что он делает вид, будто помещает стрелу на тетиву. Вот он оттянул тетиву назад, потом отпустил ее. Никакой стрелы не было, но все ж мне показалось, будто я услышала слабый звук порванной бумаги, словно бы что-то с силой пронзило мишень.

Аритомо оставался недвижим — одна рука все еще вытянута вперед, удерживая лук на уровне глаз. Наконец он опустил его — это было как завершающая нота. Смотрел он по-прежнему на мишень, а потом удовлетворенно кивнул головой.

Я подошла по краешку прямоугольника из гравия и встала рядом с ним. Спросила:

— Что, попал в яблочко?

Он еще раз глянул на мишень:

— Да, попал.

— Не слишком это было трудно, потому как стрелы-то у тебя не было, — заметила я, пряча свое замешательство за слегка шутливым тоном.

— Ты не права. На это уходят годы упражнений. Когда я только-только начинал, то всегда мазал, — сказал он. — А стрела все же была.

— Не было, — упорствовала я, не позволяя себе повернуться и взглянуть на мишень.

— Была.

Он коснулся головы:

— Вот тут, внутри.

Он стал проводить больше времени на стрельбище, пуская невидимые стрелы. И каждую ночь просил меня дать ему посмотреть на хоримоно. Я лежала на простынях, а он рассматривал мою кожу, пальцы его оглаживали картинки, которые он выколол на моей спине: монастырь в горах, пещера саланган, лучник, сбивающий стрелою солнце. Уже через несколько минут я переворачивалась и притягивала его к себе.

Был поздний вечер, и мы с Аритомо были единственными людьми, оставшимися в саду. Тишина поднималась из самой земной глуби. Я была совершенно спокойной и надеялась, что в мире никогда не иссякнет этот резервуар спокойствия. Потом вновь пришли в движение облака, упали туманы и раскинулись по предгорьям.

Я отчистила свои инструменты, повесила их в кладовку. Пошла мимо стрельбища. Оно было пусто. У входной двери дома я нашла А Чона, державшего в руке посох из хенгала[243]. Кернильс сидел на ступеньке, вылизывал себе лапу. Почти тут же вышел Аритомо. Немного поколебавшись, он все же взял палку у домоправителя.

Мы прошлись до края пруда Усугумо. Кот следовал за нами, высоко задрав хвост. Аритомо остановился и стал смотреть куда-то через все пространство воды. В тени на одной ноге стояла серая цапля, не в силах оторваться от созерцания своего отражения. Позади я расслышала слабый хруст гравия: А Чон выкатывал свой велосипед из сада, скрежеща одним колесом.

Дорога, которую обычно выбирал Аритомо для подъема в горы, шла мимо западной стороны сада. У самого выхода на тропу, скрытую густой стеной папоротников и высокой травой, Аритомо остановился. Наклонился и почесал у Кернильса за ушками. А когда выпрямился, сказал:

— Полагаю, сегодня вечером мне лучше побыть одному.

И протянул мне свой походный посох. Мы посмотрели друг на друга, и в конце концов я взяла его у него.

— Оставлю его у тебя в кабинете, — сказала я.

Он кивнул и прошел мимо меня, лишь слегка коснувшись моей руки. Я смотрела, как он взбирается по склону. Отражавшийся от папоротников свет придавал воздуху зеленый оттенок. В конце подъема Аритомо обернулся, чтобы взглянуть на свой сад. Наверное, он улыбался мне, но лучи солнечного света у него за спиной мешали разглядеть наверняка.

Я подняла руку. Махала ли я ему?

Звала ли его вернуться?..

«Больше всего шансов отыскать Аритомо — в первые двадцать четыре часа после исчезновения», — сказал на следующее утро субинспектор Ли, когда я приехала в участок в Танах-Рате. Он расспросил меня про состояние рассудка Аритомо, спросил, во что тот был одет. Попросил его фотографию — и только тогда я сообразила, что у меня нет ни одной.

Югири полиция использовала как базу для своих операций. Одну стену кабинета Аритомо сплошь утыкали картами местности, которые предоставили военные. А Чону вздохнуть было некогда: он без передышки готовил еду для людей, которые, топая, заходили в дом и, так же топая, выходили из него в любое время дня.

— Я нашла это у него на столе, — сказала я, отдавая Ли пузырек. — Его таблетки. Чтобы держать в норме кровяное давление.