Сад утрат и надежд - [151]

Джульет помнила только хорошие дни. Как Грэнди вязала каждый август соломенных кукол из стеблей пшеницы, давала им имена, создавала их мир. Как Джульет и Грэнди спали в середине мая в Птичьем Гнезде, чтобы слушать пение соловьев. Как сверкали ее темные глаза, когда она читала Джульет старые детские книжки, которые доставала наугад из пыльных полок: «Тысяча и одна ночь», «Алиса в Стране чудес», «Дети воды» и «Дети железной дороги».

На посыпанной гравием дорожке послышались шаги – она подняла глаза, все еще погруженная в свои мысли.

– Хелло? – сказала она появившемуся в дверях силуэту. – О, должно быть, вы… – Она замялась, решив, что слово «садовник» прозвучит чуточку в духе сериала «Аббатство Даунтон». – Вы тот человек, который пришел посмотреть сад?

– Ты имела в виду – садовник? – сказал удивленный голос. – Джульет? – Мужчина шагнул к ней, выйдя из тени. Массивная фигура, очень короткие волосы, резиновые сапоги, забрызганные грязью.

– Да, – растерянно ответила она.

– Ты не узнаешь меня?

Она вгляделась в него, и по ее телу пробежал шок.

– Эв? – она вытянула шею. – Не может быть. Эв?

Он взял ее за руку, крепко сжал и потряс.

– Да! Я так и знал, что ты не узнаешь меня!

Его буйная курчавая африканская шевелюра, которую он в детстве не позволял стричь, теперь была острижена почти до черепа, так что был виден шрам, которым он обзавелся, спрыгнув с высокой стены возле речки. Глаза были прежние: с поволокой, то черные, то карие при свете. Его кожа – темный кофе с молоком, как он всегда шутил. Так много лет… Его руки – она взяла его руки в свои и засмеялась, увидев, что ногти обгрызены до предела и забиты грязью в каждой трещинке. И он был огромным. Он был здоровенным. Он был почти неузнаваемым. Удивительно, как изменился тот маленький мальчик, который столько лет назад выскакивал из речки и лазил вместе с ней по деревьям и по крышам.

– Дай поглядеть на тебя. – Джульет покачала головой: – Эверетт Эйдар! Что с тобой случилось?

– Слишком много мучного и пива, – ответил он и похлопал себя по животу.

– Нет, я не об этом! Твой рост! В последний раз, когда я тебя видела…

В то последнее лето они потеряли невинность в Голубятне, потом занимались сексом в саду, наверху в Птичьем Гнезде… Ему было восемнадцать, ей семнадцать. Осенью он уехал в Бирмингем и больше не возвращался. Джульет ходила в Лондоне с разбитым сердцем всю осень, когда дождь стучал по мокрой листве, а лето постепенно бледнело в памяти. На Рождество она приехала в Соловьиный Дом, страдая по Эву, но он не появился и тогда… Джульет потерла лоб пальцем, вспоминая, в какой момент она перестала скучать по Эву. Давным-давно… Когда же? Двадцать лет, двадцать два года…

– Двадцать два года назад! Правильно? Боже, мы с тобой старые. – Она все еще держала его за руки. – Ты тогда тоже был таким высоким?

– Я подрос еще на три дюйма, когда мне было восемнадцать. Или девятнадцать. И я пристрастился к пиву, – сообщил он. Джульет подняла брови, и они оба рассмеялись.

– Тогда ты так и не вернулся, – сказала она через некоторое время. – Хотя ты уехал в университет и обещал, что приедешь.

– Я не хотел тут оставаться, Джу. Я был тут единственным чернокожим на мили и мили вокруг.

– Не на мили и мили – тут был…

– Мой отец, Джу. Я и мой отец. Ему нравится тут жить, но… Я хотел наконец-то сделаться незаметным. Понимаешь, когда ты в большом городе, никто не обращает на тебя внимания. Люди не смотрят на тебя, не говорят веселым голосом приятные слова, скрывая свою вину белого человека. Поначалу мне это нравилось. Я никогда не сталкивался с этим прежде.

– Я никогда не думала об этом. Потом да, но не… не тогда. Извини.

– Мы были детьми. Зачем это тебе? Дети не замечают таких вещей.

– Но все равно надо было. Я считала, что для нас все было одинаковым, а ведь не было. – Она кивнула: – Пойдем со мной. – Она потащила его на террасу, на вечернее солнце, и налила ему бокал вина.

Но Эв с улыбкой отказался:

– Я не пью вино.

– Что?

– Моя мать ужасно разочарована этим, ты можешь себе это представить. – Он улыбался, все еще позвякивая ключами от машины. – Вообще-то, я приехал на неделю или две. Вот она и предложила, чтобы я приехал к тебе и взглянул на сад… это о’кей?

– Замечательно, – ответила она, улыбаясь. – Просто классно повидаться с тобой. Где ты теперь живешь?

– В данный момент в Ноттингеме. Но много живу на Ямайке. Мне там нравится. Разные корни, ты понимаешь, что я имею в виду. Я восемь лет не возвращался в Соединенное Королевство, пока не получил эту работу. А до этого я жил в Хэтфилде, почти на окраине Лондона.

– Я не знала. Ты мог бы заглянуть ко мне в Лондон. Повидаться.

– Я больше не могу смотреть на Лондон. У меня голова кругом идет.

– О. – Раньше она знала его как облупленного, знала о нем все, а теперь не знала ничего о том, что ему нравилось или не нравилось. Но тут он почесал в затылке и сказал:

– Плюс ко всему я боялся… понимаешь?

– Боялся? Чего?

– Что мы встретимся и… все будет по-другому… нам будет нечего сказать друг другу. Ты понимаешь, как это бывает. – Он оперся на стол и посмотрел на нее.

– Понимаю. Я часто думала… – Она улыбнулась ему в его черные глаза, порадовалась его мальчишеской улыбке. – Вообще-то, ты не изменился.