Сад Поммера - [67]

Карл остается один. Глухая тишина окружает его, когда отец в школе, а мать в хлеву, в сарае или в потребе. Он в стороне от жизни. На дворе грязно и сыро, природа еще не пробудилась настолько, чтобы он мог вкусить ее красоты. Уж лучше он полежит, отдохнет, подумает. Или, когда это ему наскучит, возьмет карандаш и бумагу. Так порой хочется излить свои мысли и чувства на бумаге, но стоит взять в руку карандаш, все рассеивается, и бумага остается по-прежнему белой.

Ему очень нравится разжигать огонь. И Кристина оставляет это его заботам. Карл отщепляет от полена лучины, кладет в печь, поджигает растопку и укладывает сверху поленья, когда огонь уже занялся. Сидит, уставившись на огонь; переживает, если пламя никак не берет сырые ольховые дрова. Совсем как горячее сердце и промозглый, охваченный безразличием мир.

И матери по сердцу это занятие сына. Всем своим существом она надеется, что дело пойдет на поправку. Не может же быть при последнем издыхании человек, который, разжигая огонь, испытывает радость.

Теплый, солнечный день в апреле. Поммер уже второй день бродит по лесу и ищет ползунью. Вчера он побывал на своем болоте, среди берез, но не нашел. Он даже учеников отпустил на два часа раньше, чтобы побывать в лесу, пока светит солнце и пресмыкающееся может выползти на кочку погреться. В первый теплый день ползучая тварь опьянена солнцем, ее легко поймать.

Сегодня учитель отказался от мысли найти ее на школьном сенокосе и уходит все дальше и дальше. Все это весьма бесцельное блуждание, оно не очень-то по душе Пом меру. Ползунью надо искать повыше, на сухой земле, где-нибудь на песчаной пустоши. И Поммер выходит через лес Парксеппа на пустошь. Он блуждает и петляет, высматривает пресмыкающееся под деревьями и на кочках. Поммер готов к встрече с ним, у него в кармане защипка из ольховой ветки.

Ягель хрустит под ногами, сосны источают запах, солнце согревает их вершины. На равнине среди редколесья теплый настоенный воздух. Куда же подевались эти твари? Бывало, когда они не нужны были, видел он их часто и на кочках, и в траве.

И учитель размышляет о жизни этих существ. Что это за жизнь, если их даже нельзя назвать по имени, все только тварь, гад или ползунья. Весь век живи под чужим именем, уползай и прячься, и все потому только, что прародительница соблазнила Еву отведать плод от древа познания добра и зла * и тем самым привела человечество к греху и погибели. Разве это жизнь! Без роду и без племени, как онемеченные или обрусевшие эстонцы… Нет, жизнь ползучей твари ничем не примечательна, но если взглянуть на дело посерьезней, теплится жизнь и в ее утробе, она тоже чувствует боль, хотя и пресмыкается, и то же самое солнце светит для нее, и те же сосны шумят для нее, как для тебя, учитель. И было бы худо, если бы пресмыкающееся не привело Еву к тому древу познания добра и зла. Род человеческий по сей день прозябал бы в неведении и валил бы в одну кучу и добро и зло. Какой смысл был бы в жизни, как можно было бы стать справедливым, если нет на то своего мерила! Так что надобно только благодарить ползунью…

Вообще-то сегодня надо назвать ползунью настоящим ее именем. Прозвище для того, чтобы отпугивать ее, как и серого, если не хочешь, чтобы он зарезал твоего жеребенка или теленка. Называть верным именем в верное время — большое искусство, тому же он учил и детей в школе. Не должен ли он и сегодня вернуть ползунье настоящее имя и громко назвать ее по имени, чтобы она вылезла на свет из своей зимней квартиры, потому что нужна она ему позарез. Ведь Поммер не прихоти ради в этот весенний день шныряет по лесу, с защипкой, торчащей из кармана полушубка.

Поммер шагает под редкой сосенкой и бормочет про себя:

— Змеечка, змейка, змееныш! Выходи, змея, выползай на травку, обвей ольху!

Лучше молчать и ходить тихо, чтобы не трещал хворост. Он смотрит на корень одиноко растущей сосны и вздрагивает. Вот она! Поммер стоит и побаивается — змея все-таки есть змея. Нежится на солнце, свернувшись в кольцо, голова ее в центре кольца; человека будто и не видит.

И сейчас надо сбросить с плеч по малости хоть тридцать лет, стать молодым и проворным и действовать, как кинжал. В мгновение Поммер хватает змею пальцами за горло, за позвонки, и прежде чем она успевает что-то сообразить, ее отрывают от теплой подушки, от кочки, она висит в воздухе как кишка, бессильно, слабо извиваясь. Поммер сейчас же пальцами другой руки раздвигает защипку, и змея уже схвачена рогатинкой за горло Медленно замирает она в судорожных движениях Добыча взята. Поммер снимает ушанку, дает подышать голове и смотрит на солнце.

И он уже уходит, змея мотком обвилась вокруг руки.

На дворе выходит навстречу Кристина, она заметила мужа из окна.

— Поймал все-таки… Мальчик только что заснул…

— Положим ее сушить, — замечает учитель, кивая головой на змею.

— Плита у меня горячая. Положим между газетами, чтобы Карл не увидел.

Сначала змею сушат на плите, но на душе у Кристины неспокойно: вдруг сын увидит и поймет, тогда все пропало. И она в тот же вечер вешает змею в мешочке у теплой стены, рядом с майораном, тысячелистником, ромашкой и другими травами. Там Карл о ней не проведает.