Сад Поммера - [26]

— На луки, — повторяет ребенок. — На луки!

Мария берет ребенка с кровати. Сассь обхватывает ее руками за шею.

— Ой же ты мой маленький, мое наказание, — жалобно вырывается у Марии. Она одевает ребенка. Разве можно оставить такую ягодку в темном доме в обществе стенных часов и сверчков!

Когда Мария добирается со спящим ребенком на руках до холма Пиррумяэ, яанов огонь уже горит в полную силу.

Шелковый флаг, серебряный парус,

в море ушел золотой корабль…

Серебристые голоса девушек звучат далеко в тихой ночи. Неотесанные мальчишки-пастухи хватают за нежные руки внучек Поммера, сперва смущенно и робко, потом все смелей и смелей.

Хоть и шторм и буря свирепеют,

все же я к тебе прийти сумею.

Мальчишки-пастухи гордо ходят вокруг огня, дым лезет им в глаза, но лица их смеются. Они уже сами взобрались на славный корабль и уходят в море, которого ни один из них не видел и многие никогда не увидят, потому что море далеко отсюда.

Первая забота Марии — уложить спать сына. Старый Кообакене милостиво одалживает отпрыску телеграфиста свой вечный кожух, и бабушка Кристина покрывает ребенка серовато-клетчатым пледом. И Сассь засыпает на Пиррумяэ под старым орешником, при отсвете полыхающего яанова огня, рука его под щекой сжата в кулачок.

Старые люди сидят сгрудившись вокруг Пеэпа, беседуют, потягивают домашнее пиво из пастушьего бочонка и смотрят, как забавляется молодежь.

В хоровод вступает сам старый Поммер.

— Громче! — восклицает он. — Пойте громче, ясней! — Он нагибается к уху проходящего Элиаса, как на уроке пения. — Смелее, Элиас, смелее!

Что поделаешь, даже здесь, на корабле с серебряными парусами, не обойдешься без наставника! Он должен отдавать приказы и блюсти порядок!

Элиас стыдливо смотрит в сторону Саали. Заметила ли она, как учитель наставлял его. Он же большой парень, осенью пойдет в приходскую школу, в башмаках, которые купил на свои деньги. Жалко, что большой пастушечий рожок, который он с таким усердием мастерил, остался на чердаке в Парксеппа. Если бы он загудел в него здесь, на холме, учитель и Саали узнали бы, какой он мужчина! Хотя от гуда его трубы из ольховой коры не рассыпалась в прах ни одна стена, у него все же мощный рожок. Даже Саали похвалила его, когда она пришла к нему в гости к валуну.

Синие глаза у брата,

волос золотой и шляпа…

Леэни вдруг отпускает руки, выходит из хоровода, ищет в полутьме бабушку и протискивается к Кристине; в глазах ее блестят слезинки.

— Что с тобой? — удивленно спрашивает бабушка.

— Братца жалко, — шепчет сквозь всхлипы Леэни.

— Какого братца?

— Того, который ушел в дальние моря и пропал…

«Но твои братья все на родине, те, что постарше, в городской школе или на должности, а младшие здесь, в Яагусилла, танцуют сейчас в хороводе, — хочет сказать бабушка, но догадывается о чем-то… — Вот ведь какая чуткая, нежная девочка! Каково ей придется в жизни, — думает Кристина. — Уйдут братья, уйдут сыновья и дочери, нельзя же держать их вечно на привязи!»

— Ничего, он еще вернется, он узнает дорогу по звездам.

Но ребенок не успокаивается, с печальным лицом стоит перед бабушкой и Кообакене.

— И сестра найдет его?

— Найдет, найдет, — улыбается бабушка. — Иди побегай в хороводе. — Иди, иди, на душе станет легче.

Поммер берет скрипку и начинает играть польку.

— Ну, сноха, идем танцевать, — добродушно приглашает Кообакене и встает. — Идем, идем, полно стыдиться! — И он тянет за руку Леэни.

Танцуют все так, что на холме пыль столбом. Косы девушек развеваются, мальчишки утаптывают ногами землю. Поммер играет все быстрее, его тоже захватил задор молодости.

Одна за другой пары устают и, тяжело дыша, останавливаются. Дольше всех выдерживают Элиас и Саали, Они готовы танцевать хоть до утра.

Кообакене ворошит палкой костер, мальчишки подбрасывают в пламя хворосту. Яркие искры взлетают до верхушек елей. Полночь прошла, сейчас самое темное время яановой ночи, час поисков папоротникова цвета. Но на этом холме нет папоротника, это маленький округлый бугор, на склоне которого растут одиночные ели, а гребень плешивый. Когда-то здесь было поле, но его оставили под пар и под лес. Старые девы, хозяйки хутора, которые еле управляются с хозяйством, не в силах снова возделать его.

Дети прыгают через костер, ходят по холму и считают сверкающие вдали яановы огни.

Ээди насчитывает одиннадцать, Лео — двенадцать. Возникает горячий спор. Лео говорит, что Ээди не взял в счет один огонь, что горит вдалеке за Соонурме. Ээди же утверждает, что Лео привирает, так далеко не видать, но Лео на это говорит, что у Ээди плохое зрение, поэтому он и не видит двенадцатый костер, и вообще-то он неумеха. Старый Кообакене слушает препирательства парней и тоже вставляет слово, замечает, что это все равно, сколько их, этих костров, самое главное то, что они горят и что светоч просвещения не погасить.

Вдруг среди празднующих появляется Паука, скуля и подвывая, будто ее избили.

Все смотрят на нее с удивлением и страхом. В ночи, вдалеке от жилья, в свечении яанова огня, под елями, в игре света и тьмы пробуждается в них первозданный страх перед приметами и знаменьями. Мурашки пробегают по спине. Спор мальчишек о числе огней тотчас прерывается.