Сад Поммера - [18]

Прошел обед, наступил послеобеденный час, солнце стало уже склоняться к вечеру, но Карл все не шел и не шел. Кристина сердилась, думала уже взять прут, когда придет сын. Куда это годится — бродяжничать! Но затем сердце ее заныло: где он так долго застрял, до сенокоса же недалеко. Вдруг что-то случилось? И она пыталась успокоить себя — ребенок не цыпленок, которого в разгар лета среди бела дня может сцапать ястреб. Но она не успокоилась, пока не пошла искать сына, сначала к ручью, потом дальше, на пастбище и в лес. Наконец она нашла его среди берез, сидящего на камне и всхлипывающего. «Ты что плачешь, малыш?» — «Ищу щенка, Поби потерялся, убежал в кусты и не вернулся!» — «Глупый мальчик, ишь, из-за чего слезы льешь, собаку потерял!» Кристина была так тронута, что вмиг проглотила все упреки. Она утерла исцарапанное лицо сына и за руку повела его домой. В доме они зашли в сарай; Поби спал на своем любимом месте на рогожке и пыхтел от жары. Кристине вспомнилось лишь теперь, что, посылая сына на сенокос, она сказала ему: мол, следи за щенком, он меньше тебя. Карлу это так запало в душу, что он не решился возвращаться домой без щенка. Мать погладила его мягкие волосы и ничего не сказала.

Это было воспоминание, принадлежащее им двоим. Отцу они об этом не сказали.

Неизбежно возникают пробелы, проплешины.

Пустоты.

Провалы в памяти.

Они поворачивают по краю болота назад. Поммер хочет взглянуть на рожь.

Не один, а с сыном, с женой, всей семьей, ведь рожь — это будущее, а на будущее надо смотреть всем родом.

Весна была не бог весть какая, оттепели перемежались с заморозками, это порвало корни ржи. И все проделки погоды видны на поле.

Карл останавливается, щурится от яркого чистого солнца. Да, рожь хилая, но дела отечества еще более жалкие. На будущий год рожь может вырасти очень хорошая, но весна отечества ниоткуда не светит и не греет. Не стоит говорить об этом с отцом, для него главное — рожь. Карл заранее знает его ответ. Это звучит примерно так, что до тех пор, пока рожь хороша, ничего с отечеством не случится, а если вода и холод погубят зеленя, то и отечеству не бывать, потому как заскулят кишки и от таких жутких рулад ничего другого не услышишь.

Узка сцена, где Яан Поммер должен сыграть драму своей жизни. На востоке школьный дом с соломенной крышей. За дощатым гребнем виднеется вехмреский трактир, к несчастью, самая высокая и значительная постройка в округе. Он и стоит на самом возвышенном месте, на перекрестке дорог, как сторожевая вышка самого дьявола. Поперек же, через дорогу, у проселка, ведущего на Соонурме, стоит насупленный волостной дом, а чуть подальше — лавка.

Три оставшиеся стороны света замыкает на горизонте пастбище и подковой облегающий местечко лес.

Тесен и скуден мир, который он передаст по наследству своему сыну. Столь же скудна и духовная нива, которая однажды перейдет к Карлу, — дети, в чьи головы придется до осточертения вдалбливать катехизис и русский язык. Если сказать, что они дети батраков, хуторян и ремесленников, то это еще не все. Они дети упрямого и упорного народа, его завтрашний день. Такими их родила и сделала земля и будет порождать вновь и вновь, ныне и во веки веков. Упорство и упрямство — то зерно, которое дает здесь наилучший урожай.

Отсюда не видать далеко, горизонт постоянно замкнут, и никакой топор не раздвинет его. И Поммер сеет здесь в скудную почву семена господни и духовный злак, большая часть которых хиреет.

В любой почве неизбежны огрехи и плешины.

Они поворачивают к дому. Сад цветет на солнце. Издалека это розовато-белое море цветов кажется чем-то необычным.

Кристина смотрит на сад и на дом и говорит:

— Сирень под окном до чего хороша.

Сирень, сирень, мысленно высмеивает жену Поммер. Все еще сирень да черемуха, будто она молодуха. И как же она, Кристина, краснела тогда и все щебетала о деревьях и цветах! Сирень и черемуха, черемуха и сирень — они ей нравились. Он держал тогда Кристину за длинные косы, как за вожжи; обещал ей сажать цветущие деревья во все закоулки возле дома и вдоль забора, как хотела девушка. И он посадил, кроме прочего, еще и рябину, хотя именно запах рябины Кристина не выносила. «Приторная», — сказала она, морща нос, и это очень обидело Поммера. Он считал, что рябина — дерево ценное, священное, оно предсказывает то и се, если только умеешь сам примечать.

Поммер смотрит издалека на свой сад напряженным, ушедшим в себя взглядом, наморщив лоб. Да, конечно, плодовые деревья цветут, сирень отливает лилово, черемуха щедро источает аромат, но это не радует его. Ну, не то, что не радует, где уж тут, кого это может не радовать, но не в такой мере, как бы он хотел. Цветенья много, но цветет не все. Одно дерево обойдено весною, оно погружено еще в зимнюю дремоту, потеряло свои силы и жажду жизни. Как отверженное в сером своем наряде, шершавое в своей горестной безнадежности чернеет оно в пене цветущего сада.

Это старое суйслепповое дерево, пробуждения которого Поммер ждал с трепетом сердечным.

Тайно, чтобы не увидела жена, он каждый вечер и утро ходил в сад, надеясь увидеть хоть какую-то примету.