Сад Поммера - [20]

Еще до остановки поезда Паука и Поммер видят детей, они в окне вагона, как птахи в ряд, а некоторые, постарше, в тамбуре; бледные лица маленьких горожан расплываются в веселой улыбке. И когда они выходят из вагона, Поммер принимает их многочисленные узлы и корзины и снимает с высоких ступеней вагона тех, кто поменьше, его очки сверкают при закате солнца, маленькая станция оглашается голосами и криками приезжих. Паука в безумной радости прыгает вокруг детей, лижет их руки и лица, вскакивает им на грудь, так что на выглаженных чистых их одеждах остаются пыльные следы ее лап, и Поммеру то и дело приходится осаживать и журить собаку.

Чаще всего они приезжают не все сразу, их приезд зависит от того, когда закончатся занятия в школе, от здоровья их и родителей, от того, когда они успеют пошить свои платья или брюки, и от прочих обстоятельств, которые держат горожанина в плену среди каменных улиц.

Нынешней весной раньше всех приезжает средняя дочь, супруга железнодорожного телеграфиста Мария с дочерью и двумя сыновьями. Живет она сравнительно хорошо, но счастлива ли она, это неизвестно. Поммер никогда не спрашивал у нее, как они ладят с мужем, однако он кое-что заметил. Когда господин телеграфист соблаговолил летом наезжать в деревню в конце недели и Мария ходила встречать его и они возвращались вместе домой, Мария шла на два шага позади мужа как какая-нибудь мусульманка.

Кристина говорила Поммеру, что телеграфист будто бы не разговаривал с женой два года — это началось, когда первым ребенком оказалась дочь Эммелина. Поэтому, пожалуй, их старшая такая испуганная, она ушла в себя и ничем не заметна среди голосящей оравы внуков Поммера.

У Марии немало возни со своими детьми, прежде чем все они усядутся на телегу с сеном и она сама уместит рядом с ними свое пышное белое тело и возьмет на колени своего последыша Сасся с его белыми, как у ангелочка, локонами. Но и в телеге она не находит себе покоя, ей все кажется, что что-то уложено не так, как надо, что-то забыли. Дочь сидит неудобно, у нее затекут ноги, старший сын Ээди болтает ногами на краю телеги, беды не оберешься — мальчик того гляди попадет под колесо.

Когда выезжают на проселок, Сассь начинает икать и Мария велит отцу ехать потише, не то пыль попадет малышу в горло. Между тем Эмми, — а по метрике Анетта-Эммелина, — сидящая позади, повернулась лицом вперед, и мать охватывает страх, что дочь может вывалиться навзничь из телеги, особенно если лошадь рванет бегом. Во всем и везде, в каждом движении Мария видит опасность для своего потомства. Отец пытается, как только может, успокоить и утешить ее. Правду сказать, Поммеру совсем не нравятся стенания дочери, но об этом он поговорит с нею дома, с глазу на глаз, не станет устраивать шум по дороге.

Через несколько десятков шагов Мария велит остановить лошадь и требует, чтобы все пересели: пусть Эмми сядет впереди, на ее место, сама она с Сассем перебирается назад, потому что впереди то и дело размахивает длинным хвостом лошадь — над самой головой ребенка.

Поммер, терпеливо усмехаясь, пересаживает детей, как того требует дочь, и поездка продолжается. Немного погодя Сассь, у матери на коленях, пускает ветер, и Мария «тпрукает» на лошадь, она боится, что Сассь хочет на горшочек, хотя он ходил перед самым отъездом на вокзал в городе. Она идет с ребенком в придорожный ольшаник, но там — опять беда: Александер привык ходить на горшок, на свежем воздухе он никак не может справить дело. Все ее попытки помочь ему оканчиваются безрезультатно, она относит верещащего ребенка на телегу, вся в волнении, что вдруг у Сасся запор.

Тем временем Эмми расстегнула из-за жары кофту, но заботливой матери кажется, что как раз сейчас поднялся прохладный ветер и дочь наверняка простудится, — бегай тогда за лекарствами и надоедай врачам. На этот раз решительно вмешивается Поммер и избавляет Эмми от нещадного пота.

Разве это не воз с горшками, в самом-то деле?

Поммер благодушно сидит на мешке с сеном, держа вожжи, и отвечает на вопросы детей, которые сыплются, как град.

Дедушка, почему у этого дерева листья темнее, чем у того? Что это за козявка, которая ползет по волосам у Ээди? Дедушка, почему у божьей коровки такое странное имя? Почему нет божьей овечки и божьей лошадки?

Дедушка, куда поворачивает эта дорога, в прошлом году ее не было? Гляди, какой странный мальчик гонит коров домой! Дедушка, скажи, что значит верстовая дорога и что — фунтовой хлеб? Дедушка, видишь, дедушка, эту телегу и человека? Того, что едет нам навстречу? Дедушка, а этот человек пьяный?

По полю хлобыстает в телеге Краавмейстер, картуз надвинут на глаза, вожжи запутались в ступице, сам бормочет что-то нечленораздельное, — ни одна живая душа не поймет. Он возвращается после волостных словопрений, как чаще всего бывает, окончившихся в трактире, за корзинами пива и в обществе закадычных друзей.

Поколе есть сыра круг, дотоле и друг.

Дети оглядывают его большими глазами, будто какое-то чудо-животное. Этот необычный запыленный человек пугает их, они прячутся за спиной дедушки и поглядывают из-за нее на странного мужчину и его лошадь.