Сад памяти - [13]

Гусеницы утюжили дно, уплотняли тяжестью ил и так уплотнили, что ни один, даже самый проворный ключ не смог снова пробиться наверх и, смиренно булькая, ушел в глубины — на поиски более легких подземных путей.

Ключи, когда-то постоянно обновляющие воду в пруду, исчезли не только от этого. Вторая и значительная причина — массовая вырубка деревьев. Тут мы снова возвращаемся к Некрасову.

Если подъезжать к усадьбе со стороны железнодорожной станции Бастыево, то кажется, что лес стоит цел и невредим, как и 150 лет назад. А приблизишься, заглянешь за деревья — там, словно в трухлявом пне, — пустота. Это открытие опечалило Некрасова, в 1984 году вступившего в свою лесную должность. Он решил тогда: сберечь надо оставшиеся деревья.

Поначалу отношения с начальством в лесничестве и лесхозе (в их руках все окрестные урочища) складывались благополучно. У Александра Борисовича всякое дело ладилось — он ведь и слесарем был, и шофером, и трактористом, и сварщиком, даже монтажником-высотником. С тех гудящих на ветру высот потянуло его на лесные тропы, к реке поближе. А лес он знал и любил еще по забайкальской тайге, хотя не всегда тот ему платил тем же: однажды придавил Некрасова старый медведь-шатун, затхло дышал в ухо, кости на прочность пробовал. Затаился человек, замер надолго — как только терпения хватило. Тем и спасся. Похоже, все терпение он оставил в забайкальском лесу. Сегодня его чуть тронь — вспыхивает порохом. И то: дважды увольняли, дважды суд восстанавливал на работе.

Во время обхода в урочище Березовское обнаружил новый лесник более сорока спиленных берез. Оказалось, спилили их по указанию прямого начальства Некрасова — лесничего Н. Федоровской, ее заместителя Н. Изотовой, техника Н. Платоновой и мастера В. Савкиной.

«Зачем загубили деревья? Где распоряжение на порубку, наконец?» А в ответ: «Знай свое место!»

Место свое он знал: охранять лес. Даже от начальства.

Александр Борисович составил акт, в котором в графу «лесонарушители» вписал фамилии своих начальниц. Это было дерзостью необыкновенной. До сих пор ни один лесник (кто он — всего-то сторож!) не осмеливался перечить руководству: уж оно-то знает, как поступать. А тут: «Не позволю заповедный лес губить!» И помягче: «Товарищи, Тургенев же…» — «Трудно нам будет с тобой, Некрасов».

Лишь взвизгнет где пила, он рядом. «Бирюк», — прошипят за спиной начитанные браконьеры.

Дважды в вечерней чаще на него нападали какие-то пахнущие портвейном личности с тяжелыми кулаками. Но его кулаки оказывались чуть тяжелее. Однажды подозрительно низко над головой прожужжала дробь…

В урочище Галахово-2 услышал рев дизеля, и душа смутилась предчувствием большой беды. Единым махом продрался сквозь орешник, замер: прямо на него, схваченный тросом, валился огромный дуб. Надсадно гудел бульдозер.

— Стой! Не да-а-ам! — кричал в лицо промасленному мужику, выволакивая его из кабины.

— Во, бешеный, я, что ль, распорядился площадку под дачи готовить?..

— Дачи?!

Составленный акт передал на подпись в дирекцию музея (в пяти километрах всего от усадьбы корежил деревья бульдозер), оттуда — в лесхоз Волокитину. Инженер по охране и защите леса похвалил: молодец, дескать, должность свою справляешь, виновных оштрафуем. И потом — какие могут быть в заповеднике дачи? С этим лесник был согласен и ушел успокоенный.

Вскоре все повторилось. Но теперь бульдозерист протянул разрешение на выкорчевывание; подпись внизу — Н. Волокитин. Протянул и побежал не оглядываясь: бешеный лесник!

Инженер по охране и защите леса… Но стоило лишь слегка надавить исполкомовским чиновникам — и упали беззащитными вековые деревья вблизи тургеневской усадьбы. Стоило в трубке пророкотать начальственному баритону, и Николай Иванович, забыв, кто он тут есть, кажется, готов был, опережая указания, первым ударить топором по крепким стволам.

Пока Некрасов вместе с сотрудниками музея били тревогу, сноровистый бульдозерист успел повалить пятнадцать дубов. Комиссия из области остановила фыркающую соляркой машину, дико выглядевшую в тиши тургеневского заповедника.

А если б не остановила, если бы не было беспокойного лесника? Тогда возникло бы вопреки всем природоохранным нормам, вопреки законам совести, памяти еще одно садоводческое товарищество, последствия от деятельности которого вообразить нетрудно. Еще одно, потому что в нижней части оврага Кобылий Верх уже немало лет шумит, лопатит землю, собирает плоды садоводческое товарищество завода «Вторцветмет». Словно другого места для него найти было нельзя.

Мы — за сады и дачи для трудящихся. Но зачем врываться к Тургеневу, если вокруг в деревнях столько пустующих домов? Въезжайте, хозяйствуйте, сады разводите…

Чтобы лучше понять писателя, нужно побывать на его родине. И мы едем — Михайловское, Тарханы, Ясная Поляна, Овстуг, Шахматово… Но странное дело: в последнее время и наших энергичных хозяйственников все сильнее влечет к литературным местам. Почему? Не думают ли они, что особенный воздух, которым дышал гений, поможет им лучше выполнить напряженные планы? Иначе чем объяснить настойчивую привязанность, допустим, химической промышленности к мемориальным писательским заповедникам? Усадьба Толстого, Щелыково А. Н. Островского…