Сад неведения - [23]

— Мы выше иранцев? — спросил Бакы.

— Да разве я это утверждал? Ты что, глухой, что ли, или придуриваешься? Мы не выше и не ниже — мы равны! Не надо кого-то принижать, кого-то возвышать, как это пытались делать пресловутые «арийцы». У каждого народа своя миссия, своя роль, свое место в истории! — разозлился Пузанчик.

— Но вы же сейчас...

— Зло взяло, — сказал он, поостыв.— Это такой пласт, его не надо ворошить! К добру не приведет. Не надо это трогать, трогайте что хотите, но не это! Это порох! Живите в мире и дружбе, кто мешает, нет, надо обязательно кого-то задеть, чтобы себя возвеличить! — Дальше, как бы оправдываясь, он промямлил:

— Я ведь тоже живой человек. У меня горячая кровь...

О туркменах с монголоидной примесью говорили: похож на казаха. Вроде Бакы не был похож на казаха-инженера. Вот Пенджи, его одноклассник, действительно похож на казаха. И он сказал об этом Доврану. На что Довран ответил:

— Ты сам похож на казаха.

Сказал просто, не придавая значения сказанному. Значит, он не врал, это его не беспокоило.

— Ты не похож на казаха,— сказал Пузанчик.— Ты похож на цыгана.

Это не утешило Бакы. Почему ему хотелось быть белым — непонятно. Почему он стыдится своей расы? Что породило в нем это беспокойство?

— Будь похожим на себя самого,— посоветовал учитель.— Я понимаю, тебя это волнует. Нужно переболеть. Нужно перерасти это, обрести достоинство и научиться уважать достоинство других. Развиваться. Тогда, возможно, обретешь надрасовые черты. Ведь дело не в чертах лица, не в цвете кожи — это все внешнее, а в чем-то большем. Скажем, во внутренней сущности человека, а внутренний свет может изменить цвет лица, преобразить черты лица.

7. Плоть

Они сидели в тени тута, на траве, среди - начавшего цвести хлопчатника. Августовское солнце пекло нещадно. Пот лился с них ручьем. Воробьи над головой в густых листьях дерева угомонились, погрузились в дрему. И Бакы морил сон, он бы сейчас с удовольствием растянулся здесь на траве, в тени погуще, не опасаясь змей, которые могут подползти. На этом поле они кишмя кишат. Но Баймет уже битый час уговаривал его сходить на соседний хаят. Хаят — поле, огороженное земляным валом, руинами дувала и плотной стеной камыша, терновника, тутов, дикого винограда и других плодовых деревьев.

— Иди, она там... Чего ты?

Бакы увидел, что глаза Баймета подернуты поволокой, как горизонт маревом. По краю верхней безвольной губы едва чернеют будущие усы. Сам же он пока об усах и не мечтал. Баймет на два года старше его. Он хвастался, показывая свой затылок, где ямка срослась. На затылке же Бакы можно спрятать яйцо.

— Ну иди... она хорошая... Давай ты сперва!

Баймету было неспокойно, что-то сильно его мучило. Конечно, это уже взрослый парень. А Бакы еще пацан в сравнении с ним, но неужели и его ждут впереди такие же мучения? Баймет дышал сквозь зубы, маялся, изнывал от густой тяжести, бродившей по телу. Он, наверно, болен, решил Бакы.

До этого Баймет со смаком рассказывал о поцелуях, теоретизировал поэтому поводу: целоваться надо уметь, есть техника поцелуя, ее надо знать. Какая тут может быть техника, коснулся сухими губами губ, и все, удивлялся Бакы.

— Есть «мокрый» поцелуй,— возразил он.— Раскрываешь губами губы и вбираешь жемчужный мед.— Баймет, пьянея от собственных слов, втягивал слюни, будто эти слова содержали какое-то наслаждение.

— А девчонки тоже учатся технике?

— А как же!

Бакы не знал, куда себя деть.

— Ничего стыдного в этом нет. Это сама природа, понимаешь? Все ребята проходят через это, спроси у любого. Не веришь, спроси у Циклопа, спроси у Парши!

— Сходи сам!

— Тебе ведь тоже надо!

— Мне надо за водой следить!

— А мне что, не надо!

Они следили за поливом. Направляли воду на высокие места, а вода все норовила сбежать в низину. Лопаты их валялись, грязные, на солнцепеке, глина на них засохла и побелела.

— Может, ты того?.. — взял другой тон Баймет. Неприятная дрожь пробежала по Бакы.

— Того, а?

— Чего?

— Боишься, что не получится? А может, ты болен? Ну... в этом смысле?

Баймет сидел, уткнув нос в колено, штанины были засучены, ноги были в гипсе глины, он отколупывал гипс, выдергивая волосы,— и на ногах у него были уже волосы.

— Да просто не хочу! — сказал Бакы.

— Не влечет?

— Противно.

— Представь, что это Айша...

— Учительница?

— А что?

В Айшу были влюблены все ребята. Она носила короткое платье. Нарочно роняя что-нибудь на пол и поднимая, ребята глядели под партой на ее ноги, пробираясь взглядом до розовых бедер. По рассказам, их охватывало такое головокружение, что едва не падали в обморок. Такой обморок случился с Довраном. Он валялся под партой, пока не пришла Нина из медпункта с нашатырным спиртом.

— Пойми, это лучше и чище, чем заниматься... — уговаривал Баймет.

— Чем? — не понял Бакы и, когда он объяснил, удивился: — Зачем этим заниматься, надо заниматься уроками!

Баймет обалдел:

— Разве у тебя не бывает желания?

— Какого?

— Смутного такого. Не хочется прикоснуться к девчонке?

— При чем тут девчонки? Ты же сейчас...

— Дурак! Они все одной породы!

О девчонке одной он грезил, но грезы были иного плана.

— В теле скапливается плохая кровь, надо от нее избавляться время от времени. А то выскочат прыщи.