Сад неведения - [20]

вычесывал из волос хлопок, будто завтра не будет то же самое! Бакы делал вид, что спит. А Яман и не догадывался, что мешает.

Днем в карманах брюк, которые Яман оставлял на вешалке, можно было найти мелочь.

Бакы долго перебарывал в себе желание взять оттуда копеек двадцать-тридцать на кино, хотя мог обойтись и без них. Но горсть монет, белевших серебром, имела притягательность.

Он был уверен почему-то, что Яман оставляет деньги нарочно, заранее пересчитав, что деньги приманка, провокация. И за это его не уважал.

Яман ничего не говорил, но, кажется, внутренне торжествовал. По глазам было видно. Так он его мучил. Так долго держал над ним верх.

Бакы нашел выход. Украденные монеты стал перекладывать в карманы других, висящих рядом брюк, которые Яман не носил. Он крадет на хлопбазе, я краду у него! — так оправдывался Бакы перед собой.

С каждым разом он увеличивал число монет, потому что и Яман оставлял все больше и больше. Теперь Бакы смотрел на него, вызывающе ухмыляясь. Скоро Яман перестал ухмыляться. Мама как-то сказала о Ямане: пьет молоко с сахаром. Сахарить молоко — это было новинкой в тс годы. Молоко само по себе уже роскошь, и сахар роскошь. А молоко с сахаром — роскошь вдвойне. Такое, наверное, позволяют себе только министры. Мама не от жадности это сказала, а просто удивилась. Традиция была нарушена. Яман выступил смелым «новатором». А до Ямана дошли слова ее в искаженном толковании. И теперь обиженный Яман считал, что расплачивается таким образом за молоко и сахар,— то есть позволяя себя обкрадывать их сыну.

Бакы не уважал его еще за то, что он ездил на его велосипеде. Хлопковая база находилась в другом конце городка, идти пешком далеко и долго. И Яман каждый раз брал его велосипед, не думая, что и Бакы хочется ездить. Хотя сначала Бакы сам предложил Яману велосипед. Как-то невольно это получилось, может, тогда на него еще не действовало снадобье Зулейки. А может, это была простая любезность, и Бакы думал, что Яман откажется? Яман не отказался — наоборот. Бакы предложил ему велосипед только на один раз, а Яман стал каждый день брать!

Потом родители купили Бакы новый велосипед, сказали: пускай он ездит, мы тебе купим другой. Наконец Яман не выдержал, этого Бакы и ждал.

— Если нужны деньги, скажи прямо, я дам! — сказал спокойно и протянул десятку.

— Не надо мне ваших денег!

— Не надо? — спросил товаровед испытующе.

— Не надо! — ответил подросток вызывающе. Яман на минуту осекся, не решаясь раскрыть карты,

и снова сунул ему под нос десятку. Бакы даже ощутил, как пахнут деньги. Просто отвратительно. Сразу видно, что грязные, ворованные!

— Уберите свои деньги!

— Нет, возьмешь!

Бакы больше не хотелось быть безобидным. Он бросил десятку на пол и растоптал.

— Вор! — бросил ему в лицо родственник. И еще раз с удовольствием процедил.— Вор!

В сущности, Яман сам себя обзывал. Бакы хотел быть совершенным, поэтом. Но вместо этого отдался стихии своей натуры. Пусть все просочится, все проявится! Иначе как избавиться от плохого в себе?

— Что вы имеете в виду? С чего это взяли?

— А куда деваются деньги из моего кармана?

— Я что, сторож вашим деньгам?

Какое удовольствие уметь так отвечать! Как Парша, как Циклоп! И все же попутно думал: я ведь притворяюсь, как противно!

Что его ненависть в сравнении с ненавистью Ямана! Яман бы убил его, задушил, но рядом за стеной родители.

— Ух-х, ворюга! — с наслаждением процедил товаровед.

— Поищите хорошо, прежде чем наговаривать!

И, сорвав с вешалки одежду, кинул в него. Брюки, в карманах которых были все ворованные монеты, кинул последними, чтобы Яман не понял его маневра. И посыпалась по комнате, звеня, горсть серебра.

Яман обмяк, сел. И равнодушно взирал на рассыпанные по полу монеты, на свои штаны.

Наконец Бакы протрезвел: с чего он взял, что Яман хотел его проверить? Не зашел ли он далеко в своей мнительности? Бакы выбежал из комнаты. Стыд, ощущаемый как грязь на теле, гнал его прочь от дома.

Так внезапно вспыхнувшая в нем страсть что-либо украсть, не получив развития, сошла на нет. Сама по себе. Как легкое недомогание, без причин и без последствий. Несколько изюмин и урючин, украденных на базаре, и монеты, переложенные из одних карманов Ямана в другие, а также два мысленных греха: стащить книжку из библиотеки и вынуть деньги из кармана врача (об этом речь впереди) — вот все случаи.

На минуту Яман забыл о своей выправке. Бакы убедился, что выправка его нарочита. Сейчас он выглядел естественнее.

Через год Яман женился и переехал в дом тестя. Бакы иногда встречал его в центре на велосипеде. Он очень выразительно смотрелся на нем с поднятыми до предела рулем и сиденьем: прямая спина, гордая посадка. Яман его не замечал, впрочем, как и других. «Кто на коне, тот и отца родного не узнает!» — ворчал обиженно старый Разык.

А спустя много лет Бакы увидит его на «Ниве», высокой машине, удивляясь постоянству его вкуса. Та же посадка! Волосы такие же черные и лицо молодое, нисколечко не постарел!

5. «Живые» поэты

Поэт лежал в саду на траве.

Столичный поэт, родом из этих мест, автор нескольких книг, приехал в отпуск и все дни проводил в саду. Его рано облысевшая голова торчала из травы, как тыквочка для жевательного табака, отполированная до блеска руками «курильщиков».