Сад лжи. Книга 2 - [98]

Сильвия, не раздумывая, бросается в эту слепящую белизну: похоже, она не замечает холода, на ней нет ни пальто, ни даже теплого свитера. Роза видит, как она, оскальзываясь на ступенях лестницы, спускается вниз… Ее высокие каблуки глубоко впиваются в снег, запорошивший весь дворик.

Матерь Божья… что она делает? — с ужасом восклицает про себя Роза.

— Сильвия! — кричит она.

Налетевший порыв ветра заглушает ее слова.

Тогда, накинув плащ, она бросается следом за Сильвией — метель сжимается вокруг нее, колючие снежинки впиваются в щеки и губы, словно холодные песчинки.

— Сильвия! — снова кричит Роза, догоняя ее. — Что вы надумали? Вы же простудитесь!

Сильвия, кажется, не слышит ее… или не обращает внимания.

Сжавшись под порывами снежного ветра, она шарит рукой по кирпичной стене. Вот ее скрюченные от холода пальцы пытаются вынуть из кладки кирпич.

Подбежав ближе, Роза видит, что кончики пальцев Сильвии посинели от холода, ногти обломаны и забиты снегом и цементной крошкой. Ее худая спина ходит ходуном от яростных усилий. На голубовато-бледном лице выступили красные пятна.

— Сильвия, ради Бога! — и Роза падает на колени в снег рядом с матерью, почти рыдая от отчаяния, что не может заставить ее остановиться. Еще минута — и она не выдержит… Невозможно видеть, как Сильвия, вся замерзшая, плачущая, скребет кирпичную стену.

Роза плотнее запахивает свой плащ — холод острыми иглами впивается в ноги и руки. «Что она там ищет?» — стучит у нее в висках.

Вдруг кирпич, который пыталась вытащить Сильвия, подается и падает в снег в облачке красных обломков и цементной пыли. Рука Сильвии исчезает в отверстии и достает что-то, завернутое в перепачканный полиэтиленовый пакетик.

— Видишь, это здесь! — со слезами радости восклицает она.

Сильвия разрывает пакет. На кусочке бархата лежит сережка. Рубиновая с бриллиантом, точно такая же, как в ухе у Розы. Сверкающая, ослепительно чистая, словно ее только что вынули из уха Сильвии.

— Вот она! — и Сильвия протягивает Розе сережку на ладони, как она сделала это много лет назад на школьном дворе. Только сейчас ее ладонь худая и грязная и не затянута в элегантную перчатку.

Роза чувствует, как ее сердце, словно по крутому уступу, катится вниз.

«Мама…» — беззвучно шепчут ее губы.

Роза ловит себя на том, что рука ее непроизвольно тянется… к сережке.

Сейчас она уже не ангел-хранитель, эта женщина, стоящая перед ней, вполне земная… к тому же она и сама хочет получить что-то от Розы…

Если ли у меня то, что ей надо? И могу ли я позволить себе простить ее? — думает Роза.

Но еще до того, как она ответила на этот вопрос, ее пальцы обхватили ладонь Сильвии. Замерзшая рука крепко сжала ее руку — рубиновая сережка словно острый шип впилась в мякоть ладони.

«Я не знаю тебя, — мысленно обратилась Роза к матери, — но я хочу узнать. Я хочу попытаться».

— Пойдем в дом, — нежно произнесла она.

41

Роза сидела, тупо уставившись в окно. Похоже, подумалось ей, она сидит так уже довольно долго: на улице стало совсем темно, а снег все сыплет — желтые полукружья уличных фонарей высвечивают хороводы беснующихся снежинок. Тротуары казались заваленными белым покровом, прочерченным ближе к середине бороздкой темных следов. Выпавший снег скрывал от глаз всю грязь и мусор, превращая городской ландшафт в своего рода чистый холст, на котором какой-нибудь неизвестный пока художник создаст великолепное полотно.

«А я? Изменится ли и моя жизнь? Может быть, станет лучше?» — напряженно размышляла Роза.

От долгого сидения затекло все тело. Должно быть, прошло уже несколько часов. Последнее, что Роза помнила, уход от Сильвии. Все остальное терялось в какой-то туманной дымке.

В голове проносились картины пребывания в большом доме на Риверсайд-драйв: вот она лежит на диване, укрытая мягким мохеровым пледом, и отогревается; в камине потрескивает огонь, и на стенах гостиной играют блики; они с Сильвией попивают портвейн и говорят… говорят без конца. Она рассказывает матери всю свою жизнь — все, что может вспомнить. Как год за годом Нонни унижала и третировала ее. Рассказывая Сильвии о той давней поре, Роза сама удивлялась: до чего же много, оказывается, сохранилось ненависти в ее душе! Не меньше удивляло ее и то, как сильно она любила Марию и, что особенно удивительно, даже Клер. И, конечно же, она поведала Сильвии все о своих отношениях с Брайаном — любви и ненависти, длящихся уже много лет, и о чувстве, заставлявшем ее яростно ненавидеть Рэйчел.

Сильвия хотела знать все — ее вопросы были безжалостными, в них чувствовалась изголодавшаяся по правде душа этой женщины. Отвечая на них, Роза как бы выговаривала свои тайны, становясь все более открытой и раскованной. Ее рассказам, казалось, не будет конца, но тут начал сдавать голос. Тогда она в изнеможении откинулась на подушки, слишком усталая, чтобы продолжать.

В комнате повисла тишина: Роза не слышала ничего, кроме потрескивания огня в камине и шороха бившихся об окна снежинок. На какой-то миг, дивный миг волшебства, Роза попыталась себе представить: а какой бы могла быть ее жизнь, если бы она росла в этом доме? Мысленным взором она видела себя совсем маленькой девочкой — такой маленькой, что не стыдно было взобраться на колени Сильвии (о, эти теплые материнские колени) и уткнуться головой в мягкую грудь…