Сад каменных цветов - [7]

Позади всей группы и возвышаясь над ней, в проеме строящегося мраморного дома, широко расставив длинные ноги, стоял высокий темноволосый мужчина, одетый как рабочий, с мускулами каменотеса. Но в его лице было больше гордости, чем унижения. Он стоял в независимой позе, засунув большие пальцы в карманы просторных штанов. Казалось, он находится над миром. Их миром.

Этого человека звали Энтони Уэйд.

– Каким красавцем выглядел Энтони в тот день, – вздохнула Матильда. – Мы не могли оторвать от него глаз.

– Но он смотрел только на тебя. – Сван положила снимок обратно в шкатулку из мрамора с замком на крышке, аккуратно закрыла ее и передала Матильде. – Лучше бы ты не хранила эту фотографию.

– Но это его единственный снимок, который у меня остался. – Матильда помолчала. – Спасибо, что помогла мне разыскать его семью. – Она легко коснулась рукой пальцев Сван. Та кивнула в ответ, однако глаза ее смотрели мрачно.

– Ты должна помнить, что Энтони обзавелся семьей уже после того, как уехал из Бернт-Стенда. Ты ничего им не должна.

– Я в долгу перед Энтони, – возразила Матильда.

– Если Клара услышит, что мы вызвали их сюда, неприятностей не миновать.

– Она не узнает. Кроме нас и старого Карла, об Энтони все забыли. Никто и не вспомнит, что его фамилия была Уэйд. – Матильда встала и взяла шкатулку. – Я должна помочь семье сына Энтони, Сван. Я обязана попытаться.

Сван устало кивнула. Она прощала Матильде эту слабость, хотя сама уже давно забыла, что такое проявление чувств. У них с Матильдой было тяжелое детство, а потом им всю жизнь приходилось мириться с ограниченностью окружающих их людей. Они пережили мужчин, которые приходили и уходили, и дочерей, которые умерли молодыми и так ничего и не поняли. Теперь Сван боялась, что приезд Уэйдов в Бернт-Стенд станет ошибкой, о которой ей придется жалеть всю оставшуюся жизнь.

– Пришли ко мне Дарл, – сказала она Матильде. Матильда нахмурилась:

– Представь себе, Дарл объявила, что Эли Уэйд принадлежит лично ей. Теперь она будет его защищать. Не знаю, что с этим делать. Ты бы их видела! Просто два маленьких солдата.

«Удивительный ребенок», – подумала Сван. Она откинулась на спинку стула и закрыла глаза. Дарл была яркой, умной, красивой, любящей девочкой. Ее будущее так легко разрушить! Она похожа на драгоценный камень, который можно резать только твердой рукой. Сван в который раз поклялась себе, что никогда не повторит ошибок, допущенных с Джулией, матерью Дарл.

– Пока я оставлю мальчика ей. – Сван открыла глаза и взглянула на Матильду. – Она достаточно быстро поймет, где ее место и где его.

– Мы все в свое время это поняли, не правда ли? – грустно ответила Матильда и вышла из комнаты.

* * *

– Дарл, ты с каждым днем все больше становишься похожей на бабушку, это просто удивительно, – сказала мне как-то одна пожилая женщина, пока я стояла в магазине и ждала Сван.

– Нет, мне кажется, малышка больше похожа на Клару, – возразила ее спутница.

– Не говори так! Зачем девочке жить с таким проклятием?

– Но Клара всегда была красавицей!

– Да что ты, она была страшна, как смертный грех. И дело тут вовсе не во внешности…

Я стояла и в ужасе слушала, как две кумушки обсуждают моральные устои сестры моей бабушки. Но, как только появилась Сван, они разом замолчали. И тогда я поняла: Клара так ужасна, что упоминание о ней на людях может опорочить нашу фамилию. А теперь я и сама стала позором семьи…

Я ждала решения Сван, сидя на тиковом диванчике в холле у библиотеки. Моя нога отбивала неровныйритм на мраморном полу. Сван совсем недавно оснастила дом системой кондиционирования, и мне не хватало жужжания вентиляторов под потолком и потока теплого воздуха.

– Помоги! – почти беззвучно обратилась я к портрету моей матери, Джулии Сэмпле Юнион, висящему над камином. Она улыбалась мне, красивая юная дебютантка, и ничем не могла мне помочь.

Все говорили, что она была очень нежной и ласковой. Ночами я думала о ней и о моем отце, который был простым резчиком по камню в «Компании Хардигри». Я никого из них не помнила, потому что была совсем крошкой, когда они разбились на горной дороге у самой городской черты. Мой отец вел машину слишком быстро. Мне объяснили потом, что он не хотел этого. «Мужчины всегда так говорят», – заметила как-то Сван.

Моя прабабушка Эста смотрела на меня с другой стены. Ее изобразили в полный рост. Портрет был написан в 30-х годах, незадолго до ее смерти. Эсте тогда уже перевалило за пятьдесят, но ее все еще окружал ореол красоты и силы. Она смотрела на мир, высокомерно подняв одну бровь. Светло-голубое бальное платье подчеркивало ее грудь и ниспадало вниз, как лепестки цветка. На серебряной цепочке, украшенной жемчугом и сапфирами, висел кулон из мрамора с бриллиантом в центре. Моя бабушка Сван носила точно такой же.

Рядом висел портрет ее мужа, моего прадедушки, А. А. Хардигри. Художник изобразил темноволосого красавца с горящим взором. Именно он купил здесь когда-то участок земли, открыл каменоломню, начал добывать знаменитый розовый мрамор и выстроил первый поселок Бернт-Стенд. Он погиб при пожаре, который почти полностью уничтожил поселок в двадцатые годы. Рядом с ним из мраморной рамы улыбался мой дед, доктор Полтроу Сэмпле. Он принадлежал к известной семье из Эшвилла и умер от сердечного приступа еще до моего рождения. Сван редко говорила о нем, как нечасто вспоминала и мою погибшую мать или свою сестру Клару, живущую в Чикаго.