Сад и канал - [12]

Я увидел, как дрогнул поднявшийся метра на три фундамент, и как страшно заколебались стены, отслаивающие целые пласты штукатурки.

К счастью, мы находились достаточно далеко от этого извержения. Крыша дома вдруг лопнула, ощерившись по краям разодранной арматурой. Дом, будто тюльпан, внезапно раскрылся четырьмя каменными лепестками. Как в сумасшедшем сне, показались пролеты лестниц, комнаты, глухие изогнутые коридоры. Как ни странно, кое-где в доме было зачем-то зажжено электричество. Впрочем, оно тут же бесшумно погасло, точно его никогда и не было.

Желтоватая тяжелая пыль поднялась над обломками.

– Ох!.. – сказала жена и крепко-крепко зажмурилась.

Ударил горячий смерч. Стремглав пронеслась по воздуху развернутая газета. Мостовая под нами медленно колыхнулась. Но даже сквозь душную пыль, мгновенно забившуюся под веки, я вдруг заметил, как жадно и радостно, вытянув цыплячьи шеи, смотрят на это все привставшие с корточек, восторженные близнецы…

Вероятно, я был одним из первых, кто обнаружил «прорыв истории». Правда, Леня Куриц, всегда стремившийся быть в курсе всего, несколько поздней утверждал, будто самые ранние его признаки были зарегистрированы еще в начале июня, и что аналогичные материалы у него в картотеке имеются. В частности, именно где-то в первых числах июня, на Садовой улице недалеко от пересечения ее с Невским проспектом, якобы видели человека в странной парчовой малиновой шубе, отороченной мехом, и такой же парчовой малиновой шапочке, напоминающей тюбетейку. Говорили, что этого человека якобы задержала милиция, но в ближайшем к месту происшествия отделении, которое находилось в переулке Крылова, о подобном инциденте, как выяснилось, никто даже не слышал. Словно человек прибыл из ниоткуда, постоял минут десять, а потом растворился в воздухе. К сожалению, больше о нем ничего не известно. Однако примерно в это же время, также на Садовой улице, но теперь уже совсем в другой ее стороне, из района Коломны, где протянули арки приземистые Торговые ряды позапрошлого века, ныне, кстати, также используемые в основном под склады и магазины, начали поступать непрерывные жалобы от жителей близлежащих домов, что буквально каждую ночь там собираются какие-то весьма подозрительные компании – безобразно горланят, дерутся, по-видимому, упиваясь до посинения, а потом тоже с криками и матерщиной вываливаются на набережную Канала. Торговые ряды на Садовой это, между прочим, в моем районе. Дом, где я проживаю, как раз напротив этого довольно таки уродливого строения. Правда, я сам никаких подозрительных компаний там никогда не видел, что, впрочем, при моей вечной загруженности вполне естественно. В общем, после целого ряда настойчивых письменных жалоб, после телефонных звонков и личных заявлений граждан с просьбами разобраться, после нескольких обращений к депутатам местного муниципального образования на Садовую улицу был, в конце концов, послан усиленный милицейский наряд, который действительно обнаружил несколько взломанных, по-видимому, уже давно складских помещений. Петли мощных замков на них были аккуратно вывинчены, сигнализация не работала, что, кстати, прибывших милиционеров нисколько не удивило, однако тусклые лампочки внутри помещений, как это ни странно, горели, а контейнеры, ящики и тюки были перекомпанованы так, чтобы освободилось посередине некоторое пространство. Никаких хулиганствующих компаний там, естественно, не обнаружили, но в одном из таких помещений, на первый взгляд наиболее посещаемом и обжитом, под тяжелым и, видимо, дорогим столом из мореного дуба как ни в чем не бывало посапывал некий затюрханный мужичонка. Одет он был в какое-то немыслимое тряпье, замусоленное, все рваное, удерживаемое от распада многочисленными веревочками, и, разбуженный, оказался в высшей степени невменяемым: то ли был пьян, то ли, как решили милиционеры, сильно придуривался. Мужичонка изумленно таращился на окруживших его людей в форме и на все вопросы ответствовал только: «дык…» и «тово-етово…» – Толку от него добиться не удалось. Никаких документов при нем также обнаружено не было. В результате мужичонку отправили в соответствующую больницу, а оттуда дня через три выписали по неизвестному адресу. В дальнейшем следы его, по-видимому, затерялись.

Некоторые истории воспринимались просто на грани абсурда. Например, одно время доходили до нашей Комиссии очень упорные слухи, что на папертях нескольких городских церквей, переживающих в последние месяцы внезапный наплыв верующих, неизвестно откуда вдруг появилось невообразимое количество нищих, изъясняющихся, вроде, по-русски, но вместе с тем и с каким-то странным акцентом, чрезвычайно убогих и довольствующихся весьма умеренным подаянием. Поговаривали, что это – наплыв беженцев с Украины. Хотя что там, на Украине, своих церквей не хватает? Уж чего-чего, а церквей на Украине достаточно. К сожалению, эти невнятные слухи так и остались слухами. Ими, кажется, не занимался всерьез даже неутомимый Леня Куриц. Видимо, и для Лени Курица существовали какие-то человеческие пределы, и в те сумасшедшие дни он, наверное, просто не мог разорваться на части.