Сад - [20]
Линней все дольше остается у себя в комнатах, не выходит в сад. По утрам спит долго, не хочет, чтобы его тревожили.
Нынче утром Лёвберг и Бруберг все-таки решаются его потревожить. Стучат в дверь. Хотят сообщить, что пришел Шёберг, студент из Рослагена, тот, с диковинными цветами. Вот и нынче явился с большой коробкой. Можно ему войти? Вдруг это скрасит Линнею однообразную жизнь?
Линней отвечает, что не желает видеть студента, пусть его оставят в покое.
Постоянная рвота, приступы кашля, вязкая мокрота, бесконечные пароксизмы, жуткая испарина. Сильное беспокойство, учащенный пульс, десны страшно кровоточат.
Линней:
— Вероятно, нам еще неведомо огромное количество животных, таких мелких, что наши глаза их не различают.
Бруберг приходит к Линнею с жалобами на работника — молодого Хёрнера, сына часовщика.
— Я сажаю, — говорит Бруберг, — а он крадет и прячет. Дам ему горшок на хранение, так непременно загубит или продаст. Adonis capensis пропал без следа. Potentilla rupestris тоже. Спрошу, так он твердит: сгнили. Где Magnolia? Куда девалась Bocconial А запрещу сажать — он сажает. Самшит пересадил при мне. Antholysaсерасеа высадил в нескольких местах против моей воли.
Это не какая-нибудь история, которую рассказывают задним числом, раньше такого не случалось, он не оглядывается назад, не вспоминает, нет, все происходит сейчас, сию минуту, и может выпасть из времени. Хёрнер подходит к нему, поднимает его двумя пальцами и кладет в крышку от часов.
Подле него баланс, пружинная коробка и улитка-барабан. Ежеминутно передвигаются шарики, скользят по изогнутой траектории. Деревянный блок уводит вниз наклонную планку, затем переворачивается и идет вверх, потом вниз и снова вверх, без конца. Жуткий грохот.
Август, в воздухе клубится прохлада. Нынче Лёвберг спозаранку приготовил запас полотняных лоскутьев. Разложил костер из сучьев и веток. Когда они прогорели, остался жар, раскаленные уголья. Взяв сосновую живицу, он водяным паром выгнал скипидар и получил твердую смолу. Затем расплавил на угольях потребное количество смолы и перелил в миску. Выпустив из ванны рассол, он видит, что кожа и волосы отделились от тела. Теперь пусть стекут остатки жидкости.
Лёвберг с Линнеем выносят тело во двор, укладывают на козлы над жаром — сушат. Не снимая его с козел, заполняют часть пустот полотняными лоскутьями. Добавляют глины и опилок, после чего приклеивают на место ногти.
Затем берут длинные лоскутья, погружают их в миску, пропитывают смолой и обертывают тело, виток за витком. Временами подсыпают соли. И вот работа завершена. На тачке Лёвберг везет эту фигуру в сарай.
Линнея одолевают удары и обмороки. Нос холодный. Испарина. Пульс скачущий.
Линней со своими двадцатью восемью учениками.
— В море, как и на земле, есть особые камни, растения и животные, но есть и много таких видов, насчет которых трудно установить, относятся ли они к камням, растениям или животным. Кораллы находятся на пограничье всех природных царств, так что точно неизвестно, куда их отнести. Пока Марсилли[20], собираясь зарисовать кораллы, видел их под водой, они походили на цветы. Но извлеченные из воды они выглядели как камни.
Линней со студентами. Кроткими, притихшими.
— Сланец, когда его раскалывают, распадается на пластины вроде книжных страниц, и он непрозрачен. Рождается он из болотного ила, который уплотнился и спрессовался под водою. Потому-то и залегает горизонтальными пластами. По этой же причине в нем попадаются естественные вростки — рыбы и прочие животные, застрявшие в иле, когда уровень воды упал.
Это — последний раз. Двадцать восемь юношей разлетелись на все четыре стороны.
Под Линнеем, в заполненной водой полости, плавают пещерные рыбы, бесцветные, юркие, изящные, незрячие. Плавая, они никогда не натыкаются на шершавые стены. Туда в пожирающем извороте безвозвратно уходят все имена.
Нехватка воображения. Нехватка памяти. Отсутствие чувствительности при касании.
Ухудшение зрения. Ослабление слуха и вкусовых ощущений.
Потеря речи. Ослабление полового инстинкта. Ослабление чувства голода.
Неспособность напрячь мышцы. Ослабление чувства жажды.
Линней говорит, громко и отчетливо:
— Я не могу защититься.
Ветер. Вдруг настал октябрь. Кое-как с помощью Лёвберга Линней выходит из дома. Он в ночной рубахе и в красной бархатной ермолке.
Они стоят в роще возле дуба, вяза и ясеня, хотят послушать перезвон эоловых колокольцев из зеленого стекла. Но ничего не слышно. Они думают, что звона не слышно за шумом ветра, и подходят ближе. Различают, как шелестят листья. А вот звук стеклянных колокольцев едва внятен — глухой, суховатый, короткий, очень слабый, точно стук деревяшки по войлоку.
Лёвберг снимает один из колокольцев, держит против света. Раньше стекло было чистое и совершенно прозрачное, теперь оно мутное, грязное, в потеках. Присмотревшись, Линней различает сплошную сетку тоненьких серых нитей, пронизывающую весь колоколец.
— Затвердело, — говорит Лёвберг. — Болезнь стекла такая.
Намуслив кончик пальца, он трет край колокольца. Ни звука. Щелкает по боку.
— Не говорят они больше. Умолкли.
