Сачлы - [29]

— Хорошая классовая школа! Такие, брат азербайджанец, нам здесь и требуются!

…«Принят здоров целую Мадат».

Получив телеграмму, Афруз мгновенно же собрала свои нехитрые пожитки и помчалась в Тифлис. Конечно, ее покоробило, что супруге студента Коммунистического университета не предложили райкомовского автомобиля, но лучше уж добраться до станции на попутной арбе, чем дожидаться, когда легковерному Мадату вскружат голову тифлисские красотки…

Однажды утром Мадат еще лежал на тощем тюфячке в просторной комнате общежития и проглядывал свежую газету, как кто-то из студентов крикнул, просунув голову в дверь:

— Эй, Мадат, тебя внизу спрашивают!

«Кто же это может быть? — удивился Мадат, от неожиданности вздрогнув. Видно, секретарь нашего райкома? Ведь он собирался на совещание приехать».

Он еще брюки не успел натянуть, а запыхавшаяся Афруз уже влетела в комнату, гремя подковами ботинок, и, даже не поцеловав вскочившего муженька, напустилась на него с попреками:

— Ай-хай, вероломный!.. Ему и дела нет до безутешной жены. Решил избавиться от меня? Забыл все клятвы и обещания мену, лелеять, на руках носить, пушинки сдувать?.. Уж нашел, видно здесь какую-нибудь разбитную бабешку?

Как он ее ни упрашивал вернуться домой, Афруз заупрямилась, как говорится, сунула обе ноги в один башмак… И немедленно отправилась к ректору, строго заявила, что не может оставить мужа в чужом городе.

Ректор вызвал в себе проректора, коменданта, завхоза, секретаря парткома, председателя месткома, — совещались свыше часа и пришли к выводу, что уломать Афруз-баджи решительно невозможно, придется поставить дощатую перегородку в одной из комнат общежития, устроить Мадату хоть и полутемный, но свой уголок.

Первая победа вскружила голову Афруз-баджи, и она знакомилась с Тифлисом проворно и властно, вовсе не так, как застенчивая Шахсенем. Подхватив Мадата под руку, она потащила его на гору Святого Давида и, взвизгнув, заглянула в бездонное ущелье, куда бросились, обнявшись, пришедший из Аравии шейх Санан и его возлюбленная грузинка Хумар. Словом, Афруз-баджи чувствовала себя в чужом городе уверенно…

Когда Мадат перешел на второй курс, узкую комнатку общежития огласил ликующий вопль первенца Мамиша.

Однако сразу же после родов Афруз-баджи принялась требовать, чтобы Мадат бросил учиться и возвратился в горы.

— Чего ты затеяла, ай, Афруз! — возмущался Мадат. — Сама же называла Тифлис самым красивым городом на свете.

— У каждой птицы свое гнездо, — возражала жена. — Тифлис прекрасен, а горный городок слаще!

— Но мне еще надо полтора года учиться.

— А кем ты станешь, получив диплом?

— Партийным пропагандистом. Инструктором райкома партии.

— Это что самая высшая должность в районе? — с кислой миной спросила Афруз.

— Ну, почему же самая высшая!.. Могут назначить и завотделом агитации и пропаганды.

— А… секретарем райкома?

— Если стану хорошо работать, докажу принципиальное, выдержку, завоюю авторитет, ну и…

Афруз-баджи так и впилась огненными очами в мужа.

— Значит, ты обязательно будешь секретарем райкома? Гм… Значит, не зря таскался по горным тропам в старых крючковатых чарыках, с сумкой на ремне? Гм…

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Проводив мужа на работу, Афруз-баджи скрестила руки на высокой груди и удовлетворенно улыбнулась. Заветная цель, похоже, близка!.. Униженная просьба готового ради нее пролезть сквозь игольное ушко Кесы красноречиво свидетельствовала, что Мадат на вершине почета и славы… Не сегодня завтра весь район падет к стопам Афруз-баджи. Казалось бы, чего ей недоставало? Дом полная чаша, красивые здоровые детишки Мамиш и Гюлюш, и патефон, и, конечно, телефон… В шифоньере и на стене за простыней уйма платьев, халатов, юбок и блузок, — со счета собьешься…

Однако Афруз-баджи привычно плакалась приятельницам и соседкам:

— У людей платьев и костюмов горы поднебесные, а у меня наберется еле-еле низкая кучка. И все платья сшиты безобразно, — у того бок висит, у этого рукава обтянуты… и — ых, бедность!

Полюбовавшись идущим по улице мужем, высоким, стройным, в новом костюме, в туфлях со скрипом, с портфелем в руке, приметив, что прохожие учтиво здороваются с ним, Афруз-баджи снова погрузилась в сладостные думы.

Да, разумеется, Мадат теперь не тот беспечный юноша, за которого она выходила замуж. Батрак в красных джорабах, с хурджуном за плечами — это вчерашний день. А видному партийному деятелю в синем костюме, в зеркально начищенных башмаках не мешало бы для солидности брюшко отрастить, выпячивать грудь колесом, не отвечать на поклоны встречных… Только так, не иначе надлежало, по мнению Афруз-баджи, держаться теперь ее Мадату. Ведь он стал первым среди пятидесяти тысяч жителей района. Генерал не генерал, но что-то вроде генерала!..

Афруз-баджи вышла на терраску и остолбенела в сильнейшем негодовании — у перил торчал со смиренным видом Кеса, умильно поглядывая на свою повелительницу.

— Ты все еще здесь?

— Ах, почтенная благодетельница! — заныл Кеса, сгибаясь в три погибели, будто собирался нырнуть к ее ногам. — Замолви за меня словечко перед райкомом! Я ли тебе не слуга? Шепни райкому, чтобы он помогал неизменно дядюшке Кесе. Если длань райкома будет надо мною, то я и в свои преклонные годы переверну землю вокруг оси!.. Заклинаю тебя жизнью прекрасноликих Мамиша и Гюлюш, — не жалей слов для заступничества перед мужем.