Сачлы - [23]

— Доктор Баладжаев велел мне поставить вам банки на спину и на грудь, сказала Рухсара ледяным тоном.

Субханвердизаде, едва она сняла банки, молниеносно повернулся, лег на спину поудобнее, — руками теперь можно действовать…

— Я искренне, всем сердцем уважаю освобожденных женщин Востока! — без передышки начал он очередное излияние, втихомолку играя шелковистыми, падающими на его плечи косами склонившейся, поглощенной делом Рухсары. — Когда я приезжаю в командировку в Баку, то обязательно иду в театр на «Севиль»… Да, я в восторге от этого замечательного спектакля, но все же, Сачлы-ханум, не могу согласиться с высмеиванием Балаша. Действительно, женщины Востока: — это женщины Востока, но ведь и мы, грешные, тоже — мужчины Востока! Хе-хе!.. Гашем остался довольным своим остроумием и раскатисто засмеялся. — Разве мы имеем право забывать, что мужчина — покровитель, глава и сень семейного гнезда? Разве коммунизм отрицает семью, дом? Нет, нет и еще раз нет!.. Значит, женщина обязана беречь своего покровителя, ухаживать за ним, лелеять и нежить.

Уловив, что Рухсара взглянула на часы и приготовилась снимать банки, Субханвердизаде вдруг вздрогнул всем жилистым телом и застонал.

— Снимите скорее вот эту, эту!.. Больно! Ай!.. Сжальтесь, прошу вас! — И, схватив девушку за обе руки, сильно, рывком притянул к себе, — Ханум! Ради бога…

Растерявшись, чувствуя, что сердце нырнуло куда-то в глубину, Рухсара вырвалась, быстро сняла все банки, сложила их в чемоданчик, туда же швырнула комок ваты, флакон со спиртом. Едва ли она сейчас сознавала, что делала, — все движения были привычно механическими, заученными еще в медицинской школе.

— Вы уходите, ханум? — воскликнул Субханвердизаде с неподдельной жалостью: добыча-то все-таки ускользнула…

— Да.

— Очень хорошо, очень хорошо!.. Вы превосходный медицинский кадр, ценный специалист. Я рад, что вы приехали в наш городок, что я познакомился с вами. Теперь мы избавились от услуг таких невежественных, грубых медицинских кадров, как знакомая вам Гюлейша… — И добавил: — Кстати, а какая у вас зарплата?

— По тарифу! — Рухсара пожала плечами.

— Понимаю отлично, что по тарифу, но я не этим интересуюсь, я хочу знать, сколько же приходится на руки?

— Триста.

— Всего триста! — Субханвердизаде всплеснул руками. — Этого очень мало… И наверно, приходится помогать семье?

— Да, конечно, приходится, — девушка не знала, радоваться ей или горевать от этих настойчивых вопросов. — Сестры-школьницы. Братишка. Мама.

— Разве ваша матушка не работает? — удивился Субханвердизаде.

— Да, не работает.

— Но почему, почему?.. Труд украшает человека. Энгельс писал, что труд, собственно, создал человека. Если есть какие-либо затруднения с работой, я незамедлительно напишу в Баку, чтобы вашу маму устроили на приличную работу.

Рухсара всхлипнула, зажав рот платком.

— Пять месяцев назад маме трамваем отрезало руку. Чадра в колесах запуталась!

— Бедняжка, бедняжка! — с трогательным видом произнес Субханвердизаде и опять попытался ухватить девушку за руки, притянуть к себе, но Рухсара отступила на шаг от кровати. — Но ведь можно же устроить детей в приют, а маму в дом инвалидов.

— Никогда не соглашусь на это! — Голос Рухсары зазвенел непреклонной решимостью.

— Та-ак! — Субханвердизаде покровительственно крякнул. — Я не ошибся в вас, Сачлы-ханум, у вас действительно чистая душа, любвеобильное сердце… Мы увеличим ваш оклад, э-э-э, вдвое, будете получать шестьсот рублей!

— Можно работать в две смены? — радостно спросила девушка и благодарно взглянула на него.

— Ну, зачем же! — мягко произнес Субханвердизаде, бросив из-под ресниц на осчастливленную девушку нежный взгляд. — Конечно, если… э-э-э… потребуются ночные визиты, ну вот как сегодня, то вы же не откажетесь?

— Еще бы! — вырвалось у Рухсары.

— Вот видите!..

«Он совсем не такой, каким показался мне сперва, — подумала растроганная девушка. — Он добрый, с открытым большим сердцем!.. Да, только такому человеку и можно доверить пост председателя!»

И, прошептав: «До свидания!», она вышла из комнаты.

«Будь ты не Сачлы, а Дашдемир[23], все равно станешь мягкой овечкой!». Субханвердизаде прищелкнул пальцами.

Ежась от студеного ветра, Рухсара быстро шагала, почти бежала по темной улице, и ее пугало, что каблуки слишком уж громко стучали по тротуару.

Но вот, слава богу, и больница.

У калитки ее поджидала продрогнувшая Гюлейша.

— Где же ты пропадала, девушка? — запела злорадным голоском она. — Я проглядела все глаза, тебя высматривая. И в больницу забежала, и в комнатку к тебе заглянула, — нигде нету, словно в просяную бусинку превратилась, в щель закатилась, валлах!..

У Рухсары от гнева вздрогнули ноздри, но она сдержалась, молча прошла мимо.

— А ты, девушка, зафорсила, задаваться стала! — фыркнула Гюлейша. Подумаешь, ей доверили ставить банки самому председателю!

С балкона послышался хриплый, будто отсыревший от затяжного дождя голос Баладжаевой.

— Ай, Гюлейша, кто это там? А-а?..

— Кому же быть, как не Сачлы!

— Откуда же ее несет в такую позднюю пору? — изумилась Ханум.

— От председателя исполкома.

— Тшшш! — ахнула Баладжаева. — Послушай, милая, быстро же она нашла дорогу в тот дом!.. — Перевесившись через перила, Ханум издевательски воскликнула: Браво, девушка, хвала тебе, молодчина!