Сабля князя Пожарского - [9]

— Пора… — князь вздохнул. — Ну что, брат, беремся за дело?

— Может, позвать кого на помощь? Из Разбойного приказа? — осторожно спросил Чекмай. Ему сильно не нравилась гора столбцов.

— Нет. Как полагаешь, отчего по сей день Разбойный приказ никак не мог с воровскими шайками справиться? Войны наше царство не ведет, ратные люди есть…

— Понял.

— Вот то-то же. В Земском приказе не знают, на что мне столбцы потребовались. И никто не должен знать. Мне придется не только налетчиков, но и измену истреблять.

Князь взял верхний столбец, развернул — получилось поболее аршина.

— Хорошо хоть почерк внятный…

В дверь опять поскребся Ивашка.

— К твоей милости человек с коробом! Сказался — из Разбойного приказа!

Этот короб был ничуть не меньше первого.

— Выписывай имена, похожие на литвинские, из Земского приказа, а я — из Разбойного. Должен же я знать, что делалось вокруг Москвы, пока я хозяйничал в Новгороде, — приказал князь. — Будем сличать — непременно одни и те же имена по делам обоих приказов проходят.

— Может, Гаврилу позвать? — жалобно предложил Чекмай. — Он — верный, и языком мести не станет. Он после дороги да после мыльни у меня в комнате отсыпается.

— Ладно, зови Гаврилу!

Глава вторая

Авдотья Деревнина не хотела возвращаться в Москву. Доводы рассудка сперва пролетали мимо ушей. Она, овдовев, хотела жить возле замужних дочек. Сынок Никита, двенадцатилетний, совсем скоро возмужает, пойдет на службу, станет жить своей жизнью, и что ж тогда останется матери? Дочки и маленькие внуки. Вторично выходить замуж — Боже упаси. Да и как, если нет приданого?

В Авдотьиной жизни было то, чего порядочной женщине вроде бы не полагается, — безумная и непоколебимая любовь. Она с ранней юности знала, что пойдет под венец с Никитой Вострым, красавчиком-соседом. Но Никита, служивший в Посольском приказе, был послан сопровождать киргиз-кайсацкое посольство, пропадал целый год, а тем временем Авдотью сговорили за немолодого вдового подьячего Ивана Андреевича Деревнина. Под венец чуть ли не за косу тащили.

Муж был к ней добр, не обижал, по части супружеских радостей не усердствовал — хоть это утешало. Авдотья первым делом родила двух дочек-двойняшек, и они стали поводом поменьше присутствовать в супружеской постели. С Никитой она тайно видалась. До греха не доходило — если не считать грехом тайные краткие объятия да рукопожатия.

А потом началась Смута.

Муж увез жену с невесткой и дочек с внучками в Вологду. Там, в Вологде, сперва по странному стечению обстоятельств Авдотья поверила, будто муж погиб. А потом, по другому стечению обстоятельств, она встретилась с Никитой — и пошла за ним, не размышляя, туда, куда повел за собой. А повел туда, где повздорил с казаками и был зарублен саблей на глазах у Авдотьи.

Она тогда была брюхата на четвертом месяце.

Выла над телом так — много чего повидавшие казаки шарахнулись и, даже не обругав, ушли восвояси.

Куда деваться? Авдотья решила вернуться к дочкам в Вологду — ведь не дадут пропасть непутевой матушке? А там обнаружила своего венчанного супруга — живым и вполне здоровым.

Муж изменился. Как и почему — Авдотья могла лишь гадать. Но он — простил, привел в свое жилище, и потом, когда родился сынок, они понемногу стали жить вместе, с виду — как муж и жена.

Ничего — хорошо жили. Иван Андреевич прошения и купчие составлял, советы давал, его в городе уважали. Потом — сам сынка грамоте учил. Другое дело — что зрение с каждым годом все хуже делалось, писал, чуть ли не носом по бумаге водя. Авдотья вела дом, со всеми хлопотами справлялась сама и даже за три дня до родов белье стирала.

Сына окрестили Никитой — так она хотела, а муж не возражал. Более того, ни разу ни в чем Авдотью не упрекнул. И вел себя так, как полагается немолодому отцу шустрого дитяти.

Заботы о Никитушке как-то даже сблизили их. И Авдотья не возражала, когда немолодой супруг решил осуществить в постели свое супружеское право. Это было как будто знак, что они — доподлинно родители Никитушки. Она даже сама его обнимала.

Незадолго до приезда Гаврилы старый подьячий умер — всем бы такую кончину мирную и непостыдную, думала Авдотья, устраивая похороны. Ушла с корзинкой на торг, вернулась — муж лежит на лавке под образами. Видать, понял, что дело неладно, и успел добрести…

А потом приехал его внук Гаврила. Он остался в деревнинском роду за старшего.

Гаврила объявил, что забирает ее с Никитой в Москву — так будет лучше для отрока. Никита для всех — сын покойного Деревнина, Гаврила — внук, стало быть, отрок ему дядей приходится. Когда в семье много детей, и разница между старшим и младшим достигает двадцати лет, такое случается; забавно, однако дело обычное.

Авдотья воспротивилась. В дело вмешались дочки. Они тоже считали, что маленькому братцу лучше жить в Москве, — так сказали. А подоплекой было понимание: о матушке с братцем придется заботиться, подкармливать, дрова им на зиму запасать. Муж-то, добытчик, помер и большого наследства не оставил. Дочки же, Аннушка с Василисушкой, не желали ссориться с мужьями из-за трат на тещу. Понять это можно — обе стали хорошими и даже прижимистыми хозяйками.