Саамские сказки - [14]

Она научила дочку, как ей быть, чтобы спастись от Оадзи и ее детей. Она долго шептала на ушко Акканийди свой наказ. И еще она дала Акканийди сонные палочки. Потом заставила все повторить, а когда Акканийди в точности и без ошибки рассказала все по порядку, старушка повторила еще раз:

— Сотую косточку, сотенную косточку не забудь!

Легла и больше не вставала. Ночью Оадзь пробралась в вежу старой бабушки, а ее там уже не было — одно мясо да кости остались. В полдень Оадзь уже варила из ее остатков обед. Акканийди ей помогала. Потом Оадзь с детками забралась в свою вежу. Через открытые двери голодными глазами они следили за всем, что делала Акканийди. А ойа взяла свои ведра, свое коромысло, из горячего родника принесла горячей воды и поставила бабкины косточки вариться на жаркий огонь.

День был солнечный, стояла жара. Солнце пекло так, что Оадзь не могла вылезти из своей вежи. Она сидела в сырости и глотала слюну.

Ну, вот и обед готов. Акканийди на улице была девушкой в самой поре, румяной и ядреной, в вежу вошла — и пропала, однако она поставила котел перед Оадзью, посреди ее детей, и сама -тут же села.

Понемножку видимой становилась. Прояснилась — в котле помешивает ложка за ложкой, навар собирает в отдельную чашечку. Когда весь навар собрала, погасила костер и начала угощать Оадзю и ее детей. Оадзь и оадзята попримолкли, едят, жуют, косточки обгладывают, перед собою бросают. Акканийди те косточки собирает и складывает в кошелочку у себя на груди.

Ну, и кончили обед.

Акканийди разбросала все косточки по скатерти и сосчитала — девяносто девять косточек есть, сотенной косточки нет. Тут Востроглазка икнула, Акканийди ее в спину — стук... Сотенная косточка вылетела из глотки Востроглазки. Акканийди ту сотенную косточку схватила и спрятала у себя на груди.

Оадзь это заметила и говорит Акканийди:

— Вот ты какая? То была тихоня, а как мы тебя накормили, как наелась бабкиного мяса — стала драчунья!

Востроглазка еще и пригрозила:

— Я тебе никогда не прощу, ишь чего вздумала, драться полезла! Погоди, доберемся и до тебя.

Ну, и стали жить без старика и без старой бабки. Акканийди сетку починила, и Оадзь поехала на озеро рыбачить. С собой она взяла Востроглазку и Горелого Пенька. Мохнатый Мышок остался дома приглядывать за бабкиной дочкой. Акканийди осталась в своей веже домовничать.

Вот она с делами управилась, вежу помыла, посуду прибрала. Тогда и говорит Мохнатому Мышку:

— Мышок, Мышок, мохнатый бочок, приходи-ка ко мне, надо у тебя в голове поискать-почесать!

Ну, Мохнатый Мышок припрыгал. Он согласен, чтобы ему в голове поискали-почесали. Положил он голову на колени девушке и думал, тут-то и уговорит он Акканийди выйти за него замуж, а Акканийди достала сонные палочки, матери подарок, и только Мохнатый Мышок смежил глаза от удовольствия, что Акканийди в голове ему ищет, как она воткнула ему эти сонные палочки в глаза, и Мышок крепко уснул.

Акканийди пошла на ту горушку на их острове, которую ей указала мать. Тут она косточки ее в землю зарыла и залила их наваром. Встала на эту землю и постучала ногою три раза.

Была голая земля, а вдруг поднялся вокруг девушки дом. Красивый дом из чистых и белых костей великого кита. Она двери открыла — лучи Солнца к ней в дом вошли. С ними вместе Пейвальке явился. Сын Солнца к ней в гости пришел.

И вот она видит: на столе золотое вязанье лежит, по столу ручей меду струится. И она золотое вязанье взяла, меду испила, из солнечных лучей серебряные нити брала, золотое вязанье серебром ткала и в подарок Пейвальке пояс вязала. И вот она золотое вязанье вяжет, мед-вино пьет, с сыном Солнца играет.

Угадывать стала, что скоро рыболовы домой возвратятся. И она не стала больше с Пейвальке играть, не стала мед-вино пить, золото вязанье вязать. Ушла, ножкой топнула, оглянулась — дома как не бывало.

Пришла домой, у Мохнатого Мышка сонные палочки выдернула. Мышок пробудился и встал. Тут и весла загремели,— то рыболовы возвратились домой. Ну и ели, и пили, и спать повалились.

На другой день Оадзь опять поехала рыбачить. Она взяла с собой Востроглазку и Мохнатого Мышка. Дома остался Горелый Пенек — пусть приглядывает за бабкиной дочкой...

Акканийди управилась по дому, посуду вымыла, полы подмела. ч

— Пенек, а Пенек, подъ сюда, Пенечек. Я поищу у тебя в голове, почешу-поскоблю.

Пенек быстро плюхнулся в вежу Акканийди, дал ей в голове поискать-почесать. Положил ей голову на колени, а сам думает: «Ну, теперь-то я буду ей женихом»,— да размечтался, как это оно будет, хорошо... и вздремнул. Тут ему Акканийди сонные палочки в глаза вставила, Пенек крепко уснул, а Акканийди скорей-поскорей побежала на горку к косточкам матери.

На горку взошла, встала на землю, где косточки были зарыты, три раза ножкой топнула. Был белый свет — стал белый дом костяной. На столе злата-серебра пояс лежит, ручей меду бежит. Она двери открыла, золотое вязанье взяла, мед-вино пригубила. Тут и Солнца свет к ней в дом вошел, из лучей его Пейвальке предстал. Акканийди серебряные нити от Солнца брала, мед-вино пила, с сыном Солнца, Пейвальке, весело играла. И вот она с Пейвальке играет, золотое вязанье вяжет, медвино пьет, в лучах Солнца живет. Пейвальке свой золотой башмачок ей принес и просит, чтобы она свой, такой же. принесла.