С. Ю. Витте - [213]

благодушными пожеланиями. Каждый, кто по своей службе имел своеобразное несчастье быть членом таких комиссий прежнего времени, конечно, не мог не согласиться с его взглядами. Обширные журналы заседаний, знаменующие большую и напрасную потерю времени, сопровождаемую иногда печатанием дорогостоящих томов «Трудов», мирно почивающих затем в могильной глубине архивов «до радостного утра», которое никогда не наступало, и пестрый состав членов, без надлежащей подготовки, без интереса к делу и любви к нему, вынуждающий немногих Чацких бесплодно убеждать многочисленных Молчалиных, – таковы были свойства и результаты большинства комиссий, к выводам которых, в качестве материалов, обыкновенно впоследствии не обращались. При обсуждении законопроектов, связанных с расходами, причем многими указывалась необходимость параллельности этого увеличения по всем ведомствам и невозможность отдавать предпочтение кому-нибудь из них, Витте настойчиво указывал на особые государственные потребности, не подчиняющиеся такому взгляду. К таким потребностям он относил развитие грамотности. Сравнивая русский народ в отношении знаний, приобретаемых грамотностью, с народами Западной Европы, а также Китая и Японии и с нашими инородцами, он высказывал уверенность, что под влиянием этого сравнения русский национальный вопрос должен получить совсем другое освещение. «Дайте русскому народу, – говорил он, – своею кровью приобревшему окраины и своим п<о>том их долго содержавшему и потому не имеющему надлежащих средств для своего книжного учения, потратить наконец гроши на свою грамотность!» В своем желании увеличения числа народных школ гр<аф> Витте настаивал на специальных ассигнованиях на подвергавшиеся сильной и справедливой критике церковно-приходские школы, не paз в своих речах указывая на «великие заслуги православной церкви в деле просвещения народа» и называя отказ в поддержке ее в дальнейшей заботе об этом вандализмом XIX–XX века. К вероисповедным вопросам он относился с широкой терпимостью и горячо защищал указы 17 апреля 1905 г. и 17 октября 1906 г.[244], давшие гонимому дотоле старообрядчеству вздохнуть свободно в своих наконец распечатанных храмах. При обсуждении ограничений, которые предлагались по отношению к льготам, данным этими указами, он отрицал, вызвав двукратное замечание председателя Акимова, всякое на это право и у правительства, и у законодательных учреждений. Он сильно критиковал при этом и все подробности проекта – урезки этих указов, приводя в блестящих и остроумных примерах возможные нелепости в практическом применении этих урезок, и при этом попутно предлагал допустить наравне с мужчинами и женщин в члены старообрядческих общин. К сожалению, он не отнесся с той же широтой к вопросу об уничтожении тягостных стеснений – своего рода capitis deminutio media[245] – для лиц духовного звания, слагающих свой сан и вследствие этого жестоко ограничиваемых в избрании места своего жительства и деятельности и никогда не допускаемых на государственную службу. Нижняя палата постановила отменить все эти меры, как представляющие наказание за то, что, однако, делается с разрешения высшего духовного начальства. Комиссия верхней палаты после долгих совещаний, признала возможным лишь уменьшить размер этих ограничений, против чего я возражал в общем собрании, находя, что надо решить вопрос принципиально, доказывая необходимость отмены каких бы то ни было ограничений и приведя примеры мучительного житейского положения, в которое ставится желающий сложить с себя сан вследствие болезни, вдовства или утраты веры. В числе разных оппонентов, считавших, что такой вопрос вовсе не подлежит рассмотрению палат, а всецело должен быть разрешен Синодом или Собором и что «давший клятву служить богу» священник уже не имеет прав уходить в общегражданскую жизнь, и потому предлагавших вовсе отклонить этот законопроект, неожиданно выступил гр<аф> Витте. Ссылаясь на то, что за десять лет в России всего семьсот случаев добровольного сложения священниками с себя сана, тогда как существуют миллионы людей, ограниченных в своих правах, и есть целые национальности, которым возбранена государственная и общественная служба, он назвал обсуждаемый закон не законом, а закончиком, относящимся к области «вермишели», – и характеризуя себя, как «чиновника» и «ординарного члена совета», предложил признать отмену существующего порядка преждевременной.

Не мирясь с неожиданной теорией «законов» и «закончиков», которая, перенесенная, например, в судебную область, могла бы вызвать пагубную теорию о разном отношении к «делам и делишкам», я возражал против предложения признания шаткой и произвольной несвоевременности, делаемого вовсе не «ординарным членом совета», а государственным человеком, оставившим свое имя в русской жизни. На этом я был резко остановлен председателем Акимовым, предложившим не говорить о личностях, так как разбирать вопрос о том, какое значение придает себе Витте, представляется по меньшей мере неуместным. Эта остановка была характерна как вспышка враждебного отношения к Витте, упоминание о заслугах которого многим, и в том числе Акимову, резало ухо, тогда как неоднократные заявления разных ораторов о чрезвычайных заслугах нашего достойного сочлена П. П. Семенова-Тянь-Шанского не сопровождались никакими выходками Акимова.