С. Ю. Витте - [209]

После этого в декабре до рождественского перерыва было еще всего одно или два заседания. Государственный совет перешел к постатейному рассмотрению, а после Нового года по частным возражениям того же гр<афа> Витте дважды останавливал рассмотрение, передавая спорные вопросы на новое обсуждение двух своих комиссий – финансовой и законодательных предположений.

В этих заседаниях опять были невероятные по резкости тона выступления Витте, и в двух наиболее существенных спорных вопросах он снова остался в ничтожном меньшинстве – настолько искусственность и предвзятость его мнений была очевидна для всех. Он буквально выходил из себя, говорил дерзости направо и налево, и члены комиссии кончили тем, что перестали ему отвечать и требовали простого голосования, так беззастенчивы и даже возмутительны были его реплики. Голосование было решительно против него, и дело возвращалось на общее собрание в том виде, в каком оно вышло из него, по его же требованию.

Если когда-нибудь стенограммы Государственного совета по этим последним для меня заседаниям в роли председателя Совета министров и министра финансов увидят свет божий, то я твердо уверен в том, что правдивость моего рассказа будет ясна до очевидности.

Глава III. Главные участники действовавшей против меня коалиции

<…> На особом месте в кампании, веденной против меня, следует поставить графа Витте. Характеристике наших с ним отношений мне невольно приходится отвести несколько более места, так как на пространстве двадцати лет наших отношений было немало явлений, представляющих особый интерес.

Во всем, что написано уже мною, я не давал и не собираюсь давать в моих воспоминаниях оценки государственной и финансовой деятельности этого бесспорно выдающегося человека. Да это и не нужно, как я объясняю дальше.

Я расскажу только об участии гр<афа> Витте в таких действиях, которые привели к моему увольнению, и постараюсь выяснить, почему, действуя вначале за кулисами, он открыто стал затем на сторону моих противников и какие пути избрал он для достижения своей цели. Делаю это я не из каких-либо личных побуждений, а из убеждения, что это необходимо для выяснения тех условий, в которых проходила моя государственная работа и которые ярко отражают, как мне кажется, события минувшей поры.

<…> В первое время после своего удаления гр<аф> Витте внешне сравнительно спокойно переносил свое устранение от активной деятельности, и не было еще с 1903 года до половины 1905 года каких-либо резких проявлений его неудовольствия, хотя он был в прямой немилости.

Государь относился к нему явно отрицательно. Императрица – еще того более, не скрывая, называя его в кругу своих близких не иначе, как «этот вредный человек». Все, что жило около двора, подделывалось под этот тон неблагоприятного к нему настроения, почти к нему не ездило, и только немногие, постоянно окружавшие его, когда он был у власти и пользовавшиеся его особым вниманием, соблюдали приличие и время от времени навещали его, не то из чувства благодарности, не то в предвидении, что, неровен час, Витте опять выйдет из забвения и еще им пригодится, не то от скуки и однообразия петербургской жизни и от жажды сенсационных новостей и закулисных пересудов, всегда обильно почерпаемых в антураже этого большого человека. Невзирая на это влияние Витте было значительно. Он был всегда прекрасно осведомлен обо всем, что говорилось наверху, думал только об этом и учитывал каждый доходящий оттуда слух и с поразительным искусством пользовался им.

В это время он не только дружил со мной и, казалось, поддерживал меня, вводил меня в круг его личных забот, просил даже моей помощи. Он говорил громко всегда одну и ту же фразу: «Пока Коковцов у власти, мы можем быть спокойны, он не допустит никакого безрассудства». И это он делал не в частных беседах, а в совершенно открытых выступлениях в Государственном совете. Приведу некоторые из них.

В заседании 8 июня 1909 года по росписи на этот год он выразился так: «Вы меня спросили, за кого или против кого я говорю. Я говорю ни за кого, ни против кого. Но раз я стал здесь на эту кафедру, то я очень счастлив, что могу заявить: В. Н. Коковцов был министром финансов в очень трудное время, и я должен преклониться перед его заслугами, а именно благодаря твердости его характера он если ничего особенного не создал, то, во всяком случае, сохранил то, что получил. Это громаднейшая его заслуга».

В апреле того же года по смете системы кредита и ввиду нападок Государственной думы на невыгодность заключенного мною во Франции 4 ¹/₂-процентного займа он сказал: «В заключение я позволю себе с полным убеждением высказать уверенность, что при тех условиях, которыми последний заем был обставлен, и в то время, когда он был совершен, более благоприятных условий сравнительно с теми, которых достиг министр финансов, достигнуть было совершенно невозможно. Я уверен, что это убеждение мое разделяют и другие члены Комитета финансов».

Через год, 27 марта 1910 года, при рассмотрении в Государственном совете бюджета на 1910 год гр<аф> Витте высказался еще более решительно: «Я в бездефицитном бюджете, нам представленном, вижу, несомненно, большой успех нашего финансового хозяйства. Тут возбуждался вопрос о том, кому мы этим обязаны. Несомненно, что такие крупные явления, которые касаются жизни всей империи, всегда мало зависят от людей; они зависят от Бога, и несомненно, что в данном случае последовало благословение Господне, но тем не менее только неразумные люди могут не пользоваться теми дарами, которые им даются свыше, и я не могу не отметить тот факт, что в данном случае, благодаря крайней удовлетворительности и устойчивости нашего министра финансов и Государственной думы, которая в данном случае проявила замечательный государственный такт и замечательный