Вечерело… Впрочем, это определение времени не подходит Пализо. Для французского городка у него слишком русское звучание. Тем более что в первых числах июня темнеет очень поздно. Мы с Алисой поднялись почти одновременно.
— Ты, Галь, лежи, а мы пройдемся ненадолго. Воздуха глотнуть.
— И сигарет надо купить. Здесь рядом, в кафе.
Галка посмотрела на нас диковато, но ничего не сказала. Видно, в самом деле паршиво себя чувствовала. В добром здравии она бы тут же поймала нас на лжи: «Девки, какие сигареты? Мы восемь блоков „ЛМ“ через границу перевезли. Кто же во Франции покупает сигареты?» А тут она промолчала и закрыла глаза:
— Идите, а я подремлю.
Странно, у Сименона обязательным участником его детективов бывает дождь. Он либо льет как из ведра, либо моросит, он или только что кончился, или вот-вот начнется. У нас все наоборот. Холодно бывало, но дождь не шел никогда. И этот день был сухой и солнечный, а вечер мягкий и с бледным серпиком луны, то есть никакого признака осадков. Сименон вспомнился потому, что мы тоже стали невольными персонажами жанра. Галки нет, мы одни, можно было что-то обсудить.
Мы остановились возле мэрии, небольшого двухэтажного чистенького здания со скромным, если не сказать убогим, цветником. В частных палисадах благоухают розы, пионы, ирисы и гортензии, все ухожено и удобрено, французы трудолюбивая нация, что и говорить, а на муниципальной клумбе камешками выложены буквы «Рамзес» (какое дело Пализо до Египта?), и низкорослые цветы наметили узор: колесница с белой лошадью и фараоном, натягивающим лук. Полые пространства засыпаны какой-то крашеной субстанцией, похожей на древесную стружку. Удивительно, почему все это не уносит ветер.
Рядом стоянка машин, на огромной стене рядом с ней нарисовано что-то революционно-патриотическое, некая цитата из Делакруа — «Свобода на баррикадах», далее плакаты с депутатами, здесь тоже недавно были выборы, ну и флаги, конечно, с государственными цветами: белым, синим, красным.
Наверное, читающий эти строки скажет, что я неуместно говорлива. То есть как птица-говорун. Но что делать? Я понимаю, по законам прозы о приметах городка неуместно здесь говорить, описание замедляет действие, но с другой стороны — где я найду в моем эссе место для подобного описания? Вообще не писать про Пализо я не могу. Этот город был с нами очень приветлив.
— Сядем, — сказала Алиса.
— Покурим.
— И как ты все это объяснишь?
— За нами кто-то охотится.
— Кто?
— Не знаю.
— Но почему именно за Галкой?
— Она самая красивая, — в моем голосе против воли прозвучали мстительные интонации.
— Не говори вздора.
Помолчали, покурили, потом вышли на второй виток.
— В Галкиной сумке что-то искали.
— Что там можно найти — пудру компактную? Помаду актуального оттенка?
— Может быть, записную книжку?
— С московскими адресами. Нет. Вот мы тут нервно хихикаем, а дело может быть очень серьезным. На Галку совершено нападение.
— Ты хочешь сказать?.. — у Алисы не было сил докончить фразу.
— Именно. Не исключено, что ее хотели убить, но им что-то помешало.
— Можно предположить и это, — обессиленно прошептала Алиса.
— Мы зашли в чужой дом, где нам быть было не надо, и увидели то, что нас никак не касалось.
— А потом еще дали это дурацкое объявление. И, понятное дело, теперь нас хотят уничтожить как свидетелей.
— Господи, как это все глупо-то, — простонала Алиса. — Давай сначала. Вздор мы городим. Если бы нас надо было убить, мы бы уже давно были в морге.
— Тьфу на тебя.
— А мы сидим на лавочке. Вспомни погром и перерытую Галкину сумку.
— А если с такого конца подойти… — предложила я, — мы боялись, не забыли ли в доме с покойником своих вещей. А если они, будем называть их условно — они, боятся, что мы унесли что-то из дома? И теперь ищут это что-то, пальцы в кровь сбили.
— Все! Я устала толочь воду в ступе. Пошли! — Алиса всегда была человеком поступка.
Мы шли по рю де Пари, чеканя шаг, цифры с обозначением домов услужливо уменьшались. На улице никого, только изредка проезжали машины. Я знала, куда мы идем. Трусила смертельно, но молчала. На подходе к опасному особняку тревожно заныло сердце.
Алиса решительно свернула в проулок и скрылась в тени каштанов. Раздался негромкий окрик по-французски. Голос был несколько простужен, но доброжелателен. Алиса тут же затрещала по-английски. Я не успела рассмотреть обладателя простуженного и доброжелательного голоса, потому что Алиса схватила меня за руку и потащила прочь от рокового особняка. Оглянуться я успела. На первом этаже света не было, а в башне светилось одно окно.
— Что он тебе сказал? — мы не заметили, как перешли на бег.
— А черт его знает. Не буду же я искать в темноте разговорник. Одно ясно — он меня не пускал.
— А ты что ему сказала?
— Я несла всякую чушь. Ах, месье, мы заблудились. Нам нужен номер шестнадцать, а этот, оказывается, совсем не тот. То есть говорила первое, что придет в голову. А теперь мы пойдем туда.
Алиса привычно, словно неповоротливого ребенка, схватила меня за руку, перевела через улицу и буквально втащила в крохотное кафе: три столика, стойка, музыка и улыбчивая, не просто худая, а высушенная, калёная, словом, без возраста, женщина за стойкой.
