С ружьем по лесам и болотам - [18]

Холодная продолжительная ванна окончилась для Стеллы острым заболеванием и такой сильной слабостью, что она не могла идти, и мне пришлось нести ее домой на руках.

Я понял, что репрессивными мерами можно окончательно испортить очень нежную и нервную собаку.

Ласковое обращение и постоянные поощрения за хорошую работу на охоте помогли мне исправить эти недостатки в поведении и характере Стеллы. Она забыла прежние обиды, крепко привязалась ко мне и отлично исполняла свои обязанности на охоте.

* * *

Вислоухим и неуклюжим желто-пегим щенком появился у нас дома пойнтер Джек. Он быстро прошел комнатную дрессировку: подавал туфли; распуская слюни, стоял над миской с соблазнительной едой; ложился перед ней по приказанию и начинал есть лишь после разрешения; находил спрятанные предметы и приносил их мне.

Выполнив все мои требования, он носился, как сумасшедший, по комнатам; натыкаясь на стулья и опрокидывая их, приводил в ужас кота Ваську, который, ощетинившись и задрав кверху хвост, фыркал на Джека.

Чутье у Джека было исключительно тонкое. Уже на втором году жизни он быстро разыскивал затаившуюся дичь. В этом помогал ему широкий поиск на самом быстром галопе.

В молодые годы его страстная натура не проявлялась еще так сильно, а стойки всегда отличались выдержкой: и дичь он никогда не спугивал. Но с годами кипевшие в нем страсти все росли, и после того, как он несколько раз настигал раненого зайца, он стал гоняться после выстрела и за улетающими куропатками, и другими птицами. Никакие свистки, окрики или репрессивные меры не могли его отучить от этой дурной привычки.

Не могла обуздать страстный характер Джека и специальная шлея, спутывавшая его ноги и не позволявшая ему быстро скакать. Он и в шлее продолжал мчаться за улетавшими птицами, поминутно падая и кувыркаясь через голову. От шлеи пришлось отказаться, и только длинная веревка, за которую придерживал Джека мой товарищ, отучила собаку гоняться за птицами после выстрелов.

Джек был очень привязан ко мне, и на привале никому не позволял трогать мои вещи.

Спасая меня от громадной овчарки, которая бросилась на нас, Джек успел пересечь ей дорогу и храбро вступил в единоборство. Но более сильная овчарка нанесла ему такие раны, от которых он не мог оправиться и через несколько дней умер.

* * *

Необыкновенно мягким и благородным характером отличалась заменившая Джека Нора. Дома, на охоте, на привале она была неизменно ласкова и послушна, трогательно ко мне привязана и понимала меня с полуслова, как и все мои жесты. За это я платил ей горячей симпатией и никогда ее не наказывал, да ни в каком наказании она и не нуждалась.

Два раза я спасал ее от смерти.

Однажды я возвращался с приятелями с охоты — ехали мы на велосипедах вдоль бровки железнодорожного полотна. Нора бежала на другой стороне. Нас разделил быстро идущий поезд. Увидев меня, Нора несколько раз пыталась проскочить ко мне между колесами вагонов, но их быстрое мелькание останавливало ее. Когда поезд прошел, я увидел неподвижно лежащую Нору. Пораженный этой картиной, я сел на откос полотна. У меня не было сомнений, что Нора мертва. Мои товарищи утверждали то же самое и готовились похоронить ее тут где-нибудь. Но я не захотел так быстро расстаться с любимой собакой, тем более, что, как обнаружилось, у нее едва ощутимо билось сердце. Из двух велосипедов мы сделали подобие санитарной тележки, соединив их моим брезентовым плащом, и на плащ положили Нору. По дороге она ожила и начала поднимать голову. Мы благополучно довезли ее до дома, а после недельного лечения она окончательно оправилась от сильной травмы.

А еще было так: разгоряченная охотой Нора искупалась и долго пролежала в очень холодной ключевой воде. После этого она не могла подняться и встать на ноги. Мне пришлось нести ее на руках до дому более десяти километров. А надо сказать, что весу в ней было ровно полтора пуда. Нору я показал ветврачу и через десять дней она выздоровела.

Кончила свое существование Нора очень мучительно: отрава, подкинутая злой рукой, терзала ее целых пять дней, и никакие лечебные средства не могли спасти ее от смерти.

* * *

Немецкого лягавого щенка, названного Ральфом, я вскоре после смерти Норы принес домой в варежке. Ему было всего три недели, он только недавно прозрел.

Этот важный толстячок сразу завоевал симпатии всей моей семьи и стал ее баловнем, против чего я безуспешно протестовал. В моем присутствии Ральф, искоса поглядывая на меня, вел себя дисциплинированно, но когда я уходил, он, с помощью моей дочери, позволял себе прыгать и по диванам, и по кроватям, хватать и грызть любые вещи. Мне стоило большого труда отучить его от этих привычек.

Ральф стал очень толковым и энергичным псом с богатым чутьем. Можно было с полной уверенностью утверждать, что там, где на полном галопе прошел Ральф, не остановился, — дичи нет. Но если он приостанавливался и начинал подыскивать, надо было приготовиться так как, сделав два-три круга, он находил или перепела или куропатку и прекрасной стойкой точно указывал, где сидит затаившаяся птица. Упавшую дичь он быстро разыскивал и приносил мне, радостно помахивая своим коротким хвостиком и весело повизгивая. Если же ем; случалось принести убитого зайца, то его радости не было конца: он прыгал вокруг него, визжал и громко лаял.