С риском для жизни - [53]

Редль знал, что со стороны своих русских хозяев он не мог рассчитывать на милосердие, и поэтому, как уже было сказано, попытался повлиять на суд в пользу Венчковского и Ахта. Но он убедился, что ничего не сможет сделать, и ему пришлось договориться с русскими. Он маневрировал. Русские согласились пожертвовать этими двумя офицерами. На каких условиях?

На суде, когда дело подходило к концу, Редль сослался на один обвиняющий документ, который, сказал он, достался ему дорогой ценой. Один русский майор (из русского генерального штаба в Варшаве) прислал ему этот документ.

— Этот майор,— прибавил Редль,— сделал много хорошего для Австрии, но так как кража была обнаружена у майора, то он предстал перед военным судом, был уличен и повешен.

В действительности произошло следующее. Чтобы побудить русских согласиться на осуждение Венчковского и Ахта, он выдал одного разведчика варшавским военным властям и представил доказательство его виновности. Майор был тем человеком, которого Редль послал на смерть в силу этого подлого соглашения.

Таковы некоторые из интриг разведческой работы.

РАЗВЕДЧИКИ, КОТОРЫХ Я ВСТРЕЧАЛ

В начале весны 1915 года, во время своей военной службы, я был прикреплен к контрразведке при генеральном штабе.

В это время я вступил в единоборство с одним бельгийцем, известным разведчиком по имени Пьер Ротгойт.

Всеми разведчиками, если они попадались во Франции, занималась военная контрразведка. Но случай с Ротгойтом был необычайным, так как это был один из немногих гражданских разведчиков, которые, находясь под наблюдением, не были захвачены позади наших английских линии.

Он, вероятно, много путешествовал по Франции, хотя точно его маршруты не были установлены. Но когда он поехал в Англию, там он скоро попался.

Помню, что однажды я получил инструкцию выследить его в Газебруке. В то время я выполнял обязанности курьера связи. Эта маскировка мне нравилась, так как повязка на моей руке позволяла мне ехать куда угодно, лишь бы мой мотоцикл был в порядке.

Моя первая поездка по следам этого с виду скромного виноторговца привела меня в маленькую деревню Нер Беркен — в то время чрезвычайно важный пункт, так как там находился большой склад тракторов и тяжелых орудий; другими словами, это был артиллерийский парк нашего вооружения самого последнего образца. Ротгойт всегда ездил на двуколке, запряженной маленькой лошадью, и я выслеживал на мотоцикле все его передвижения.

Другой раз я его застал в Армантьере. Согласно моим наблюдениям, выручка была слишком мала по сравнению с интересом, который он проявил относительно наших военных расположений по своему пути. Однажды я заметил, что он остановил свою лошадку, как будто для отдыха около одного из наших больших аэродромов. Он, вероятно, запомнил много вещей, и если только было бы можно секретно передать их, то они составили бы первоклассную информацию для его немецких хозяев.

После моего доклада наша контрразведка потребовала его немедленного ареста. Но в последнюю минуту приказ об аресте был отменен безо всякого объяснения. Тогда это меня задело, и мне казалось, что власти делают большую глупость, выпуская из своих рук опасного преступника. Но в свете последующих событий я понял, что поведение властей было более чем правильным.

Прежде всего, было трудно доказать военному трибуналу, что Ротгойт — разведчик. Бумаги его были в порядке. Нельзя было также отрицать, что он брал заказы на вино везде, где только проходил. Кроме того, он был достаточно ловок, чтобы не делать никаких записей. Самое большое наказание, которое можно было ему дать, если бы он был арестован,— это высылка из военной зоны. Но это сразу дало бы ему понять, что он находится под подозрением. Таким образом, еще раз применили тактику: «дать ему достаточно веревки, чтобы он повесился сам». Эта тактика дала ожидаемые результаты.

Я больше никогда не видел Ротгойта, но позже узнал все о нем. Он пробрался какими-то путями в Англию, где продолжал свою шпионскую работу, состоя на службе в бельгийском вице-консульстве в Фолкстоне. Ни на одну минуту наша контрразведка не выпускала его из виду. Ему дали возможность оставаться в счастливом неведении относительно того, что каждое его движение на учете и что вся его переписка перехватывается и исправляется сообразно с нашими целями.

Когда его арестовали, он, как все наемники его типа, упорно твердил о своей невиновности. Но преступление было слишком очевидно. По обвинению в измене отечеству его предали бельгийскому трибуналу в Гавре, где находилось тогда бельгийское правительство. Обвинение было доказано, и он был осужден на смерть, но смертная казнь была заменена вечной каторгой.

* * *

В нашей стране нам до сих пор очень мало говорили о действиях разведчиков во время мировой войны. Это, несомненно, объясняется тем, что люди, которые могли бы писать, не желают по той или иной причине изложить свой личный опыт. Можно об этом пожалеть, так как это лишает нас сведений из большой и интересной области жизни.

Время от времени в печати появлялись рассказы о разведчиках, исходившие от так называемых авторитетных лиц, но источник информации не указывался. По-моему, это нечестная попытка вводить людей в заблуждение.