С риском для жизни - [55]

— Куда вы направляетесь?

— В «Бонне руж»[1]где меня ждут,— ответила я.

Вы разрешите мне пойти с вами? Я подожду вас у входа.

Разговор с ним зашел главным образом о моих попытках добиться приема в армию женщин-летчиц, в числе которых была и я сама и которые, как и я, стремились служить своей родине. Я между прочим рассказала ему о том, что благодаря своей активности получила неожиданное предложение от одного из редакторов «Бонне руж», бывшего одновременно администратором одной крупной кинематографической фирмы.

— Что общего между кино и «Бонне руж»? — проворчал Зозо.— Вы посещаете слишком много подозрительных мест. Это может для вас плохо кончиться. Подумайте над этим.

— Подозрительных? «Бонне руж» подозрителен?

— Да... Кроме того, мне говорили, что вы всегда вращаетесь среди военных...

Я была, можно сказать, за тысячу миль от того, чтобы заподозрить истинный смысл этих слов. Кончилась первая зима войны; мы были накануне 1915 года, и я не могла предполагать, что за руководителями «Бонне руж» было установлено наблюдение.

Господин Б. вызвал меня и попросил достать разрешение на полет на юг Франции для съемок фильма, в котором мне предложили главную роль. Я должна была обратиться в Главную квартиру и к помощнику министра авиации.

Выйдя из редакции, я опять встретилась с Зозо и передала ему мой разговор.

— Знаете ли вы кого-нибудь в Главной квартире в Шантильи? — спросила я его, объяснив, какого рода разрешение мне хотелось бы получить.

— Я займусь этим делом сам,— уверил он меня.

Хотя я и неразговорчива, но ненавижу одиночество.

Для меня Зозо представлял целый период моей довоенной жизни, мои первые шаги в авиации, мое недавнее прошлое.

— Мы пообедаем вместе,— решила я.

Он принял приглашение все с тем же нелюдимым видом, который, как мне показалось, является славянской чертой в его характере. Вечером мы встретились в ресторане на авеню Гранд Арме. В зале было много народа, в том числе и офицеров.

Все разговоры шли главным образом вокруг войны. Во время обеда Зозо пытался получить от меня сведения о моих военных знакомствах, но я не совсем охотно удовлетворяла его любопытство.

Молчание может быть столь же разнообразным, как и интонации. В молчании моего компаньона я чувствовала присутствие какой-то непривычной мысли. Мой товарищ был не таким, как когда-то. Его живость, казалось, угасла; в разговоре он избегал воспоминаний о прошлом. Что творилось с ним? Быть может, он очень нуждался в деньгах?.. Я знала, что он беден...

Когда я открыла сумочку, чтобы заплатить по счету, он бросил растерянный взгляд на те несколько кредиток, которые там находились.

Вечером, перебирая машинально события дня, я вспомнила беспокойный взгляд, брошенный Зозо на мои деньги, и его вопросы о моих связях в военной среде.

И вдруг я поняла... Зозо заподозрил меня в том, что я шпионка...

Однажды, встретив одного из наших общих товарищей, П. де Лессепса, Зозо действительно стал утверждать, что я шпионка.

Представляете ли вы себе эффект, какой могло произвести на французского патриота подобное утверждение в самый разгар войны, в тот момент, когда немцы были в Пуайене, угрожали Парижу и когда шпиономания находила в разгоряченных мозгах толпы благодатную почву для распространения?

Де Лессепс посоветовал своему другу Зозо предупредить 5-й отдел (службу контрразведки) и дал ему адрес. (Впоследствии Зозо сам передал мне этот разговор с де Лессепсом.)

* * *

Как раз в этот день я получила аудиенцию у помощника министра авиации по поводу разрешения лететь на юг.

Как всегда, утром мне позвонил Зозо.

Что вы сегодня делаете? — спросил он меня.

— Иду к Рене Бенару, помощнику министра авиации,— ответила я.

— Я пойду с вами. Хочу вас познакомить с одним офицером, находящимся как раз в том же помещении. Он может быть вам полезен, и кроме того, он очень хочет вас видеть.

Я согласилась. Зозо пришел на свидание раньше меня. Я не была приучена к такой пунктуальности с его стороны.

* * *

Будучи летчицей с начала развития авиации, я никак не могла допустить, что во время войны, когда родина призывала к самоотверженности и преданности, мне может быть воспрещено то, чем я занималась в мирное время.

Я хотела поступить в военную авиацию. Но одной мне не удалось добиться положительного результата, и я организовала «Патриотический союз женщин-летчиц Франции». Я надеялась, что, объединившись, мы сможем преодолеть все препятствия. Нас было шесть энергичных женщин. Я предпринимала бесчисленные попытки в министерствах — военном и авиации. Меня можно было встретить в ШалеМедон, в отделах авиационной промышленности, так как государство купило два моих самолета, и я принимала участие в испытании моторов. Я любила атмосферу аэродрома, радостную шумливость и отвагу моих товарищей-летчиков. Я хотела потренироваться и поэтому с восторгом приняла предложение, сделанное мне редактором «Бонне руж»,— лететь для съемки кинофильма.

Смогу ли я получить эту возможность?

Это-то и было предметом нашего разговора с Зозо, пока мы с ним направлялись на бульвар Сен-Жермен, где помещается министерство авиации.

По окончании разговора с господином Рене Бенаром я встретилась с Зозо на первом этаже здания.