С радостью в омут - [2]

Я разглядывала группу и почти сразу заметила сердитого, того самого нетерпеливого человека из комнаты для допросов. Большинство мужчин были в форме офицеров полиции или в мятых костюмах, выдававших детективов. Но человек с эмоциональными проблемами был одет как-то… попроще, что ли. Прямые черные волосы до плеч почти сливались с черным длинным плащом, под которым виднелась обычная футболка. Странный наряд для места, где все вокруг кутались в пальто и пуховики. По волосам явно плакали ножницы, побриться бы тоже не помешало. Заметная щетина обрамляла четко очерченные губы, на которые я не могла насмотреться, пока он что-то говорил. Голос звучал мягко, но так же нетерпеливо, с той же примесью насмешливой язвительности. Время от времени я видела идеально белые зубы. В общем, я так долго на него пялилась, что все присутствующие стали пялиться на меня, а я чуть не споткнулась о ступеньку, поднимаясь на крыльцо. За секунду до того, как пропасть из виду, нетерпеливый поймал мой взгляд. Под невероятно длинными ресницами мерцали синие, как океан в солнечный летний день, глаза. В них отчетливо читался гнев. Хотя нет, не гнев. Может быть, презрение?

Задумчиво сдвинув брови, я отвернулась и вошла в дом. Кучка копов сразу уставилась на меня. В руках каждый держал по чашке дымящегося кофе. Чувствуя, как от аромата наполняется слюной рот, я шла за офицером через небольшое столпотворение прямо в кухню. Мужчина в перчатках (видимо, детектив, который вел дело) махнул мне, подзывая ближе. Он был одним из тех, кто меня допрашивал. Сидя в тесной мрачной комнате, я тщательно запоминала все лица и клялась себе, что никогда их не забуду.

Кроме главного детектива, которому было под пятьдесят, в кухне находился еще один — привлекательная женщина, лет тридцати пяти, с темными волосами, собранными наспех в пучок на затылке. Вокруг шеи у нее был повязан шарф с черепами. Выражение лица говорило о любопытстве, а не о враждебном недоверии, как у ее напарника. Мне она понравилась, и я невольно задумалась, сколько же ей пришлось бороться за желанное место в полиции Чикаго.

По всему помещению расставили таблички с номерами, обозначавшие места, на которые нужно обратить внимание. Стены, белые шкафчики и газовая плита из нержавейки были забрызганы кровью. Пола за кухонным островком я не видела, но, судя по алым брызгам, готова была держать пари на собственную пятую точку, что там целая лужа крови.

Желудок подскочил к горлу, и я тяжело сглотнула. Мы с кровью не очень-то ладим. Когда я впервые решила попробовать свои силы в раскрытии преступлений, жестокость надолго выбила меня из колеи. Я видела, как кровь фонтанами бьет из людей. От таких картин кружилась голова, и каждый следующий «нырок», как я это называла, становился сложнее предыдущего.

В углу на барной стойке стояла тыква. Маленькая, исключительно декоративная. На ней красным, точь-в-точь как размазанная рядом кровь, была нарисована улыбающаяся рожица. Похоже, преступник мнил себя художником.

Я постаралась об этом не думать. Я смогу стоять посреди крови. Я выдержу.

— Ты же не собираешься блевануть? — спросил детектив, отходя от меня как можно дальше.

Мерфи. Кажется, его зовут Мерфи.

Я наградила его сердитым взглядом.

— Итак, — ухмыльнулся он, обводя рукой залитую кровью кухню, — у нас тут убийство с суицидом. — Он нарисовал в воздухе круг прямо над лужей крови. Видимо, на тот случай, если кто-то принял ее не за последствия страшной жестокости, а за нечто иное. Темные серые глаза в упор смотрели на меня. — Что скажешь?

Я удивленно моргнула. Зачем меня сюда привезли? То есть понятное дело, все это какая-то проверка, но зачем? Не могли же они поверить тому, что я наговорила. Я спрятала правду под кучей смехотворной лжи. Нет, наверняка не поверили. Но даже если и поверили, то у меня было два варианта: отказаться помогать и тем самым доказать, что я как-то причастна к бомбе на вокзале, или все-таки помочь и добровольно вручить им новое, улучшенное секретное оружие. Осмелюсь ли я во всем признаться, чтобы доказать свою невиновность, но в итоге потерять душу? Или лучше сопротивляться до самого конца и, очень может быть, провести всю жизнь за решеткой?

Я до боли стиснула зубы. Даже если мне поверили, ни за что на свете я не «нырну» у них на глазах, как какой-то уродец из цирка. Я видела, что сделали с моей матерью. Видела, как к ней относились — снова и снова использовали ее, пока она не нашла убежище на дне бутылки, где в конце концов и утонула. Я была совсем маленькой, когда маму сломали. Мое детство разрушили, и я поклялась себе, что никому и ни за что не позволю вот так себя использовать. Она переживала сотни ужасных преступлений, а я беспомощно наблюдала со стороны, не в силах понять, через что ее вынуждали проходить.

Зато теперь понимала. На ее месте я бы тоже залезла в бутылку. В тот момент, когда все было кончено, когда маму сломали и вышвырнули, как ненужный мусор, ее подобрала небезызвестная преступная группировка, где маму стали использовать еще чаще и еще требовательнее. От женщины, которую я когда-то любила больше жизни, осталась лишь пустая оболочка. А теперь эти люди ждут, что я пойду по тому же пути. Ну и пускай ждут.