С прибоем на берег - [5]

Справочного бюро в городе не существовало, и Юрию пришлось популярно объяснять начальнику паспортного стола причины своего любопытства. Но все три семьи Селезневых, проживающих в городе, наотрез отказались от родства с каким-то стародавним мещанином. Из осторожности про декабриста Одоевского Юрий в разговоре с ними умалчивал.

Оставалась последняя ниточка - село Жиликовское, или попросту - Жиляки, ставшие уже близким пригородом Ишима. Юрию удалось отыскать там столетнего старца, сохранившего слух и внятную речь. На радостях Юрий не сообразил того, что Одоевский умер по крайней мере за четверть века до рождения жиликовского старожила.

- Чегой-то ты, паря, толкуешь? Какой такой ссыльный барин? - удивленно глянул дед на гостя белесыми, без ресниц глазами.

Юрий стал терпеливо растолковывать ему, кто такие были декабристы, за что так жестоко расправился с ними царь Николай Первый.

- Я-то, паря, при Ляксандре Втором хрещен, - вздохнул старик, - но и при нем ссыльно-поселенцев пригоняли сюда немало. Только больше не из бар, а из стюдентов… И после, при Третьем Ляксандре, и при последнем Миколае они не переводились. Я-тко уже подрослым мальцом был, когда ветрел одного такого государева преступника. Григорием Санычем его звали, а вот фамиль евоную запамятовал. Вить сколько лет с той поры ушло! Ох-хо-хо… Был он, знакомец мой, молодой и безбожник, а бородищу носил прямо тебе архиерейскую. На рыбалке мы с ним сошлися. Я ему все добычливые омута показал на Ишиме, уж больно охоч был он на зорьке с удочкой посидеть Песни играть любил, все боле грустные… Знамо, не с чего было ему веселиться. Одну евоную я и после слыхивал от этапных колодников…

Замученный злою неволе-ею,-

дребезжащим тенорком вдруг затянул старик, -

Ты сме-ертоньку лю-у-ту принял,

В борьбе эа свяпппен-ное дело-о

Головушку честно поклал…

Говаривали, что Григорий Саныч энту песню самолично сложил, - продолжал рассказывать дед. - После, когда прощение ему вышло, он на память мне бергет свой подарил. Часы такие луковицей, серебряные, с музыкой. Отколупнешь ногтем крышку, а оттедова молоточки вызванивают: тинь-тон-тон. Подарок евоный я почти-штось сорок лет берег. А в девятнадцатом годе выказал облыжно, и колчаки его у меня фисковали…

Расстроенный крахом честолюбивых своих надежд, Юрий мимо ушей пропустил рассказ говорливого деда. Кому интересен какой-то бородатый ссыльный, любитель песен и рыбной ловли.

Месяца два спустя Юрий случайно проговорился о встрече со столетним дедом старосте исторического кружка Лене Огневу.

- Подожди, подожди! - нетерпеливо перебил его тот. - Какую песню старик пел? «Замучен тяжелой неволей»? Да известно ли тебе, горе-следопыт, что это любимая песня Владимира Ильича Ленина? А написал ее поэт и революционер Григорий Мачтет! Неужто и он в нашем городе бывал? Эх ты, тюря, едва не прошляпил такой замечательный исторический эпизод! А ну, веди нас к своему дедусе!

Нас - означало всех остальных членов кружка. В Жиляки отправилась его полномочная делегация, но, увы, возвратилась ни с чем. Старик уже лежал под березовым крестом на сельском погосте, приказав долго жить незадачливым следопытам.

Вот тогда-то на открытом комсомольском собрании услышал Юрий немало обидных слов в свой адрес. Товарищи, не стесняясь, называли его индивидуалистом и честолюбцем.

- Будь готов, Юра, к любым превратностям судьбы,- выслушав его, сказал отец. - И вот тебе мой совет: никогда не стремись выделиться, но и подмять себя никому не давай…

Неужто он не отец ему, а отчим?

С трудом высидел Юрий до звонка на перемену. Догнал в коридоре попытавшегося улизнуть Старкова. Взял за плечо, повернул лицом к себе:

- А ну договаривай!

- Ничего я не знаю. Чест-слово, Юра! Брякнул сгоряча.

- Не ври. Сказал «а», имей мужество сказать и «б».

- Ну правда же…

- Если ты жалеешь меня, то я не красна девица.

- Чест-слово я не знал, что ты не знаешь!

- Знаю - не знаю, какая разница. Хочу услышать от тебя.

- Да нет же…

- Вот тебе мое последнее слово, Сергей: или ты расскажешь, или ты мне больше не товарищ. Решай!

- Зачем же так! Я не хотел…

- Решай, я тебе говорю!

- Хорошо… Ну понимаешь, одна тетка к нам приезжала. Родственница какая-то. Так вот она когда-то с твоей матерью в одной больнице работала. Давно еще… Она сказала, что отец твой не этот… ну, Валериан Дмитриевич, а шофер был. Он в день твоего рождения вместе с машиной под лед провалился. И еще тетка говорила, что матери твоей повезло. Отчима твоего, ну… Валериана

Дмитриевича, с тем… с шофером, и сравнивать нельзя. Тот без образования, ну… и выпить любил… Зачем я это все тебе рассказал? Подлец я, выходит…

- Ты тут ни при чем, Сергей. Спасибо, что не утаил. Я знал кое-что, но не все. Все нормально, Сергей.

Дома Юрий не прикоснулся к оставленному для него обеду. Вздрагивал от звона больших настенных часов, которые отбивали каждую четверть часа. Ждал мать, она работала участковым врачом городской поликлиники, вела прием, ходила по вызовам, однако возвращалась домой раньше отца.

Мать пришла вечером.

- Ты дома, Юра? - удивилась она. В это время сын, сделав уроки, обычно шел к друзьям. - Ох, как я умаялась сегодня! Гриппуют люди, столько вызовов. Кстати, вам в школе не велели еще носить марлевые повязки?