С престола в монастырь (Любони) - [45]

Но все-таки были другие признаки каких-то тайных приготовлений. Несколько невоенных людей, прибывших из Чехии, поселились в замке. И князь часто с ними беседовал.

Еще до начала праздника жатвы Мешко, или по собственному наитию, или же по просьбе Доброслава, послал гонца в Красногору за Властом.

Но Власта все еще держали в яме, и об этом никому нельзя было вспоминать; чужим старый Любонь рассказывал, что сына с женою поселил на земле, которой владел где-то в лесах за десятки верст от Красногоры. Когда пришел слуга Мешка с требованием, чтобы Власт отправился на Цыбину, старый Любонь ответил, что не так-то легко ему послать теперь за сыном, который живет в десятках миль от отцовского дома. Но, подумав немного, старик оделся и вместе с княжеским слугой отправился в Познань в замок князя.

Мешко тотчас его принял, и, когда старик покорно и низко кланялся ему в ноги, князь спросил:

— А где же ваш Власт?

Доброслав присутствовал при свидании.

— Милостивейший князь, — проговорил Любонь, стараясь показаться веселым. — Да мой Власт уже женился и занимается хозяйством, а то ведь я уже стар и мне нужна помощь.

Мешко остолбенел и посмотрел на Доброслава, который ему так много говорил о миссионерском призвании Власта и об его священническом сане. Хотя в эти времена священникам не возбранялось жениться, но Власт был монахом, о чем Доброславу было хорошо известно, а принадлежащие к монашеским орденам давали обет безбрачия.

Изумление отняло у присутствующих способность говорить. Любонь почувствовал, что ему не верят.

— Милостивейший князь, — проговорил он, — не идет мне вам лгать и правду скрывать. Мой сын вернулся от немцев не нашим, обратили они его в свою веру — не хотел он ни жены, ни хозяйства. Пришлось заставить его, и должен был слушаться, а я ему выбрал прелестную девушку, возле которой он обо всем забудет.

— И вы его женили? — спросил изумленный и даже испуганный Доброслав. — Или он женился по доброй воле?

— Немного сопротивлялся, — ответил ему Любонь. — Но ведь я его отец и имею власть над сыном; впрочем, жена с ним ладит.

Старик как-то странно рассмеялся; Доброслав молчал, и князь тоже ничего не говорил, но как-то угрюмо смотрел на старика.

— И давно это случилось? — спросил князь.

— После вашего приезда, когда вы, милостивейший князь, изволили отпустить его ко мне. Я ему не дал много времени на размышления.

Князь, очень милостивый для старика Любоня, на этот раз не оказывал ему обыкновенного расположения и, поговорив еще немного, отпустил его.

Что князь думал об этом, никому не было известно, так как князь не имел обыкновения доверяться третьему лицу; но Доброслав, который глубоко был убежден, что Власт не отречется от своей веры, был не только изумлен, но и глубоко страдал за него. Он не понимал, как этот набожный юноша, который готов был за веру пойти на костер, так скоро поддался искушению. Доброслав страстно желал увидеть Власта, но знал, что это невозможно.

Мешко, намеревавшийся пригласить и старого Любоня в числе прочих стариков на празднества, поговорив с Доброславом, не сделал этого. Любонь это страшно почувствовал, но, не давая знать этого, уехал обратно в Красногору.

Наступил назначенный день для съезда. Накануне уже прибыл Сыдбор со своими людьми, и собралось много войска. Делались приготовления для приема важнейших поселян, владетелей и землевладельцев. Мешко любил и умел принимать по-королевски и показывать свою мощь.

С утра уже замковый двор, городок, поле у крепостных стен — все было усеяно воинами Сыдбора и других владетелей. Насчитывалось несколько тысяч людей, как будто перед большим походом. Для них здесь жарились целые туши быков и стояли большие ведра с пивом.

В замке шли приготовления для самых важных гостей. Горница внизу, где обыкновенно собирались для важных заседаний, теперь была убрана с необычайной роскошью, все скамьи покрыты пурпурным сукном, на столах стояли серебряные кувшины, на стенах было развешано драгоценное оружие и щиты. По всему дому чувствовался запах душистой смолы. Во дворе жарилась дичь и целые бараны, женщины варили всякие каши с медом и молоком; тут же стояли приготовленными бочки с разными напитками, из которых они черпались кувшинами. Сам князь с утра уже одет был в роскошное платье, опоясан золотым мечом, а на голову он надел шапку из черной лоснящейся шкуры какого-то северного зверя, взамен которого был дан раб. Милостивая улыбка не сходила с уст князя, но на лице показались какие-то морщинки.

Еще с утра начали съезжаться вельможные паны со своими свитами, роскошно разодетыми, так как каждый желал выступить перед князем во всем своем блеске. Итак: Яксы, Каниовы, Гржималы, Ролиты, Годзембы, каждый из них приехал со своим двором на десятке, а то и на нескольких десятках лошадей; богатые кивера, роскошные кафтаны, кованые мечи, на некоторых немецкого покроя платье… Придворные и слуги, встречавшие гостей на пороге замка, вводили их во внутренние покои.

Князь сидел на возвышенном месте и милостиво всех встречал, стараясь весело улыбаться. Мешко умел быть не только строгим, но и добрым паном; приветствуя не только владык, но и поселян, он знал, кого о чем спросить, чем кому доставить удовольствие и этим расположить к себе. В этой же горнице были накрыты столы, на которых дымились разные блюда, а чарочники и стольник разливали в кубки мед и другие напитки. Князь сидел за столом и весело разговаривал.