С Потомака на Миссисипи: несентиментальное путешествие по Америке - [47]

Всего в двух милях от Евклид-стрит, на 38-й улице в Джорджтауне, фешенебельном районе Вашингтона, находится католическая церковь святой Троицы» Ее отцы решили ассигновать около полумиллиона долларов на реставрацию часовни, включая ремонт органа, подаренного церкви конгрессом США. Митч Снайдер и его друзья потребовали от духовенства, чтобы оно выделило хотя бы часть этой суммы на помощь голодным и холодным. Церковники наотрез отказались. Тогда Митч решил объявить голодовку.

— Я буду голодать, пока они не изменят своего решения, — говорит он.

— Вы надеетесь расшевелить их совесть?

— Я не уверен, что она у них есть. Люди, тратящие тысячи на реставрацию гобеленов в то время, как бездомные умирают на улицах, вряд ли отягощены совестью.

— Так на что же вы рассчитываете?

— Ни на что. Но ведь нельзя же молчать, бездействовать. Безразличие — подручный преступления.

Моя новогодняя анкета распадалась на две части: что принес интервьюируемому уходящий год и что ожидает он от нового. Вопросы разные, но ответы на них я получил приблизительно одинаковые. И это не удивительно. Чудес на свете не бывает, и вряд ли число голодных и холодных жителей Вашингтона в новом году уменьшится, а число совестливых толстосумов — в рясах или без оных — увеличится.

В 1978 году Митч и его друзья провели две крупные акции — одну против государства, другую против церкви. Сравнительно недавно они организовали так называемое «движение бездомных людей» и явочным порядком захватили «Национальный центр посетителей» — своеобразную рекламную витрину Вашингтона, расположенную на Юнион-стэйшн, главном железнодорожном вокзале американской столицы. В течение девяти дней сотни бездомных располагались здесь на ночлег. То была действенная демонстрация протеста против бессердечия администрации, выбрасывающей сотни миллиардов долларов на гонку вооружений и остающейся глухой к бедам униженных и оскорбленных. С помощью полиции власти задушили «движение бездомных людей», а его руководителей арестовали. В их числе был и Митч Снайдер.

— Если выживу, пойду под суд, — говорит он.

Впрочем, Митч накоротке с американской Фемидой. С 1972 года он арестовывался ни больше ни меньше как девятнадцать раз. За то, что митинговал перед зданием посольства южновьетнамского марионеточного режима, за демонстрацию перед решеткой Белого дома, за многие другие «за» и «против». Кстати, к антивоенному движению Митч примкнул, тоже находясь в тюрьме. Это было в федеральном централе Дэнбэри, штат Коннектикут, Его соседями по камере и учителями по борьбе были легендарные братья-«протестники» Берригэны — Дэниель и Филипп.

Другая акция: Митча была направлена, как я уже упоминал, против церкви. Ее мишенью стала все та же католическая церковь святой Троицы. В течение сорока двух дней Митч и его друзья голодали на территории собора (правда, они принимали воду), распространяли листовки, вызывающе стояли во весь рост во время службы, когда паства опускалась на колени. Католические отцы, напуганные нарастающим скандалом, обещали пойти на компромисс и выделить определенную часть суммы, предназначенной на «ремонт», для вашингтонских отверженных. Жаны-Вальжаны с Евклид-стрит прекратили голодовку, но церковники своего слова не сдержали.

— Приходится начинать все сначала, — говорит Митч.

— Как относится семья к вашему решению?

— Моя семья поддерживает меня, — отвечает Митч, обводя взглядом сидящих за гигантским квадратным столом молодых людей.

— Я имел в виду вашу непосредственную семью.

— А они и есть моя непосредственная семья.

— Ну а…

— Бы имеете в виду родственников по крови? Да, у меня есть мать и сестра. Конечно, они не в восторге от того, что мне грозит. Но они понимают мои побудительные мотивы и уважают мое решение.

— А церковь?

— Для нее я как бы вообще не существую. Ведь я не орган, не гобелен, а человек.

Митч ведет меня в комнату, где он будет находиться во время голодовки. Камин, заставленный рождественскими открытками, и видавшее виды пианино — вот и все ее убранство. На стене плакат. На нем написано: «Никто не имеет права хранить исключительно для себя то, что ему не нужно и в чем нуждаются другие». Подпись — «Папа римский Павел VI».

— На словах они все понимают, — говорит Митч.

В углу комнаты, ближе к единственному окну, стоит новогодняя елка. Горят лампочки, блестят игрушки. Весело. Весело ли?

— Здесь, под елкой, я разложу матрац, на котором буду лежать во время голодовки. Ничего себе «подарок» под елочкой, а?

Шутка не из веселых. Никто не смеется. У Митча договоренность с друзьями: если он потеряет сознание во время голодовки, они должны спрятать его в надежном месте, чтобы власти не вмешались и не прервали голодную забастовку протеста.

— Когда начинаете?

— В четыре часа пятьдесят одну минуту, — отвечает Митч и, заметив тень недоумения, промелькнувшую на моем лице, поясняет: — Это официально объявленное службой погоды время захода солнца в канун рождества.

Я смотрю на часы, висящие в комнате. Они показывают без пяти четыре. На календаре 24 декабря 1978 года. Начинаю торопливо прощаться. Хочу пожелать Митчу успеха, традиционного веселого рождества и счастливого Нового года, но вовремя спохватываюсь. В данной обстановке подобные слова неуместны. Ограничиваюсь рукопожатием и выхожу на Евклид-стрит.