С подлинным верно - [34]
Он умел быть одновременно на всех концах стола — этот Линякин. Только что он вливал огромный стакан бурого портвейна в глотку юноши, который сегодня первый раз в жизни приобщался ко взрослому, так сказать, пиру, — а уже через полминуты он же, перегнувшись через все салаты, бутылки и консервы, сует в руки пожилой даме пузатую чарку с перцовкой, крича, словно на площади в базарный день:
— А ну, тетя Клёпа, покажите этой зеленой молодежи, как пивали люди в прошлом веке!..
И тут же кидает ехидную реплику своему непосредственному соседу:
— Вижу, вижу, всё вижу, дорогой мой: раз ты уже выпил, будь любезен наливай себе еще! Теперь швейцаров на вас нет… ха-ха-ха… сам нальешь!..
Затем наступила следующая стадия: Линякин просто бегал вокруг стола с бутылкой в руке и сам распоряжался стопками, рюмками, бокалами и прочими вместилищами из стекла, хрусталя, пластмассы, фарфора и фаянса. Спасения от него не было. Говорю это по собственному опыту: мне пришлось скрыться в смежной комнате. И оттуда я слышал начальнические окрики «души общества»:
— А где этот… как его… ну, журналист?.. Он что, интересно знать, думает? Будет он. в конце концов, пить или нет?!..
Затем бал вступил в ту неизбежную стадию, когда и убранство стола обрело вид Помпеи после небезызвестного извержения Везувия в первом веке нашей эры… и кто-то спал за столом, а напротив его собутыльник бормотал нечто невнятное, положив голову на край стола… на диване сладко храпел еще один гость… а милая девушка, сидя у рояля, пыталась играть торжественный марш из «Аиды» на соседних нотах… Линякин и тут не прекращал своей действенной агитации в защиту питья. Он присаживался на диван, чтобы посмотреть: нельзя ли уговорить спящего индивидуума «клюкнуть еще малость»; подносил пианистке чарочку; бегал в другие комнаты, дабы и там сыскать людей, еще пригодных для возлияний…
Однако вечеринка явно затихала. И тогда затих Линякин. Он как-то осунулся в одну секунду. Снова стал сутулым, скучным субъектом с прищуренными глазами. Затих его голос. И, подойдя к хозяйке дома, он произнес усталым тоном:
— Ну я пойду… Как будто ничего себе прошли именины. Не стыдно и вспомнить будет, — а?..
Хозяева долго благодарили Линякина. Они уверяли, что без его услуг пир просто не удался бы. И Линякин принимал такие похвалы как должное… Затем он совершил обряд рукопожатий с теми из присутствующих, кто еще в состоянии был это сделать, и вышел в переднюю.
Я последовал за ним. Пока Линякин исполнял нечто вроде норвежского танца, надевая калоши, я спросил:
— Скажите, почему вы так спаиваете всех? Вы что — комиссионные, что ли, получаете от «Главликерводки» или винтрестов?
Линякин повернул в мою сторону щелки своих глаз и некоторое время держал их без движения, из чего я заключил, что помещавшиеся в глубине щелок зрачки внимательно рассматривали меня; а затем он произнес:
— А как же иначе?.. Так надо. У всех так бывает… всюду…
«Конечно, — подумал я, — не у всех и не всюду. Но у очень многих еще сегодня считается, что отметить приятную дату можно только с помощью добровольных агитаторов за пьянство. Вот и ходят среди нас Линякины — барды и менестрели выпивки. И еще пользуются они репутациями „души общества“, „рубахи парня“, „незаменимого при веселье человека“… И хочешь не хочешь, а тебя заставляют согласиться с Линякиными: признавать громогласно и публично, что напиться до потери сознания — радостно и приятно».
А вы согласны с этим?
Счастливый неудачник
— Я хочу начать с того, товарищи, что выражу вам благодарность. За что? А за то, что вы не засмеялись при виде меня. Не так уж часто это бывает. Я про себя скажу только то, что лично я насчет моей внешности никогда не обольщался, не обольщаюсь и обольщаться не буду. Хотя с некоторых пор я мог бы задрать еще более нос кверху… Расскажу по порядку…
Был у меня товарищ по цеху — Коля Скворцов, простой слесарь-инструментальщик пятого разряда. А его на улице незнакомые девушки спрашивали:
— Извините, вы не киноартист? Мне кажется, я вас видела в каком-то фильме…
Вот что делает правильный профиль, плюс серые глаза, плюс утюженные брючки модного фасону. А по части брючек и галстуков Колька высоко держал знамя. Он говорил, бывало:
— В еде оборвусь, а сиреневый пиджак себе справлю!
Ну так куда же я против него могу?.. Я только повздыхаю при виде какой-нибудь девушки, а Николай уже провожает ее из кино домой, и идут так вот головами вместе— треугольничком, и разговор весь на букву «м»:
— Мррр… Мууррр… мррр-мрр-мрр…
И можете представить: аккурат три года назад мне Николай говорит:
— Хочешь, я тебя познакомлю с одной тут чудачкой? Зовут — Света… Пошли на скверик!..
Приходим. Я смотрю: идет просто фея. Ну да. Высокая, тонкая, волосы — врассыпную, ногти и губы натурального цвета… Как-будто она — тот же старорежимный ангел, только что без крыльев…
Ну, гуляем втроем, смеемся, шутим, кушаем мороженое. Проводили Свету. На другой день он меня спрашивает:
— Ну как — нравится тебе?
Я молчу — во-первых, из деликатности. Считаю, что Коля сам врезался в эту девушку, как самолет при аварии: носом по самое шасси. И еще молчу потому, что мне она понравилась аж до того… ей-богу, только вспомню про нее, внутри у меня что-то ёкает…
