>(Пародии)
Исторические романы у нас пишут среди прочих авторы трех весьма интересных категорий:
1) почвенники,
2) стилисты,
3) халтурщики.
Возьмем в качестве образца исторический факт, послуживший художнику Репину сюжетом для его знаменитом картины «Царь Иван Васильевич Грозный убивает своего сына — царевича Ивана», — и посмотрим, что сделали бы с таким эпизодом автор-почвсиник, автор-стилист и просто халтурщик.
Авторы-почвенники (они же — кондовые, подоплечные, избяные, русопятые и проч. авторы) отличаются такою манерой письма, что их произведения не могут быть переведены ни на один язык мира — до того все это местно, туземно, подоплечно, русопятно. Hапример:
…Царь перстами пошарил в ендове: не отыщется ли еще кус рыбины? Hо пусто уж было: единый рассол взбаламучивал сосуд сей. Иоанн Васильевич отрыгнул зело громко. Сотворил крестное знамение на отверстых устах. Вдругорядь отрыгнул и постучал жезлом о пол, прикрытый ковром кызылбашским.
— Почто Ивашко-сын не жалует ко мне? Кликнуть его!
В сенях дробно застучали каблуки кованые трех рынд. Пахнуло негоже: стало, кинувшись творить царский приказ, дверь открыли в собственный государев нужник, мимо коего ни пройти, ни выйти из хором…
Hе успел царь порядить осьмое рыгание — царевич тут как тут. Склонился в земном поклоне.
— Здоров буди, сыне. По какой пригоде не видно тя, не слышно?
— Батюшка-царь! Ханского посла угащивал, из Крымской орды прибывого. По твоему царскому велению. Только чудно зело…
— Что ж тебе на смех сдалося?
— У нехристя-то, царь-государь, башка-стрижена.
— Ан брита, царевич, — покачнул главою Иоанн Васильевич!
— Стрижена, батюшка.
— Hе удумывай! Отродясь у татар башки бриты. Еще как Казань брал, заприметил.
— Ан стрижено!
— Брито!
— Стрижено!
— Брито!
— Стрижено, батюшки, стрижено!
Темная пучина гнева потопила разум царя, застила очи. Кровушка буйно прихлынула и к челу, и к вискам, и к потылице… Hе учуял царь, как подъял жезлие, как кинул в свою плоть:
— Потчуйся, сукин сын!.. Брито!..
— Стри… — почал было царевич да и пал, аки колос созрелый от десницы косца.
А уж снова стучали коваными каблуками и рынды, и окольничие, и спальники, и стольники, и иные царского подворья людишки…
Царевич, как лебедь белая, плавал в своей крови…
Авторы-стилисты всех исторических лиц списывают с собственной прохладной персоны. Hапример:
…Встал рано: не спалось. Всю ночь в виске билась жилка. Губы шептали непонятное: «стрижено-брито, стрижено — брито…» Ходил по хоромам. У притолок низких забывал нагибаться. Шишку набил. Зван был лекарь-немец, клал примочку. Рынды и стольники вскакивали при приближении царя. Забавляло это, но хотелось иного, терпкого. Зашел в Грановитую палату. Посидел на троне. Примерился, как завтра будет принимать аглицкого посла. Улыбнулся-вспомнилось: бурчало в животе у кесарского легата на той неделе — во время представления же. С трона слез. Вздохнул. Велел позвать сына — царевича Ивана.
Где-то за соборами-слышно было — заржала лошадь. Топали рынды, исполняя приказ-вызывали царспича, гукали… Выглянул в слюдяное оконце: перед дворцом дьяк, не торопясь, тыкал кулаком и рожу мужика. Примерил на киоте: удобно ли так бить, не лучше ли наотмашь?..
Сын вошел встревоженный, как всегда. Как у покойницы царицы — матери его — дергалось лицо — тик. А может, не тик, а — так. Со страху.
— Где пропадаешь?
Царевич махнул длинным рукавом:
— С татарином договор учиняли…
— С бритым?
— Он, батюшка, стриженый.
Улыбнулся сыновьей наивности:
— Бритый татарин…
— Стриженый.
Отвернулся от скуки.
— Брито.
— Стрижено.
— Брито…
Вяло кинул жезл. Оглянулся нехотя: царевич на полу. Алое пятно. Почему? Пятно растет…
— Вот она — та ночная жилка: «Стрижено — брито»…
Челядь прибывала. Зевнул. Ушел в терем к царице — к шестой жене…
Автора-халтурщика отличает прекрасное знание материала и — красота литературного изложения.
…Царь Иван Васильевич выпил полный кафтан пенистого каравая, который ему привез один посол, который хотел получить товар, который царь продавал всегда сам во дворце, который стоял в Кремле, который уже тогда помещался там, на месте, на котором он стоит теперь.
— Псст, человек! — крикнул царь.
— Чего изволите, ваше благородие? — еще из хоромы спросила уборщица, которую царь вызвал из которой.
— Меня кто-нибудь еще спрашивал?
— Суворов дожидается, генерал. Потом Мамай заходил — хан, что ли…
— Скажи, пускай завтра приходят. Скажи, царь на пленуме в боярской думе.
Пока уборщица топала, спотыкаясь о пищали, которые громко пищали от этих спотыкновений, царь взялся за трубку старинного резного телефона с двуглавым орлом на деревянном коробе. Он сказал в трубку:
— Боярышня, дайте мне царевича Ивана. Спасибо. Ваня, — ты? Дуй ко мне! Живо!
Царевич, одетый в роскошный чепрак и такую же секиру, пришел сейчас же.
— Привет, папочка. Я сейчас с индейским гостем сидел. Занятный такой индеец. Весь в перьях. Он мне подарил свои мокасины и четыре скальпа. Зовут его Монтигомо Ястребиный Коготь.
— А с татарским послом виделся?
— Это со стриженым? Будьте уверены.
— Татарин — он бритый.
— Стриженый.
— Бритый!..
