С палаткой по Африке - [46]

К моему приходу слониха, видимо, устала. В сопровождении преследователей она шла мне навстречу по одной из обсаженных цветами дорожек. Взгляд, который она на меня бросила, не отличался дружелюбием. Гем не менее старая приятельница сразу меня узнала, дала взять себя за ухо и отвести в клетку, не оказав никакого сопротивления.

* * *

Я провел в Европе всего несколько недель, которые отнюдь нельзя отнести к лучшим в моей жизни. Меня считали фантазером и даже явным хвастуном. Никто не поверил моим рассказам о существовании карликового бегемота. Даже сам Гагенбек недоверчиво отнесся к моему сообщению о том, что на реке Дуквее всего в нескольких метрах от себя я видел двух столь рьяно разыскиваемых нами животных. Он был совершенно убежден, что я принял за карликовых бегемотов двух молодых гиппопотамов. Вопрос о том, отменяет ли он свое поручение, то есть считает ли, что я потерпел поражение, оставался, однако, открытым. Узнав, что я уже готовлюсь к следующему путешествию и полон решимости добыть доказательства своей правоты даже без его помощи, Гагенбек согласился принять участие в предприятии взяв на себя половину расходов.

В сочельник 1911 года я снова высадился в Монровии, а в начале нового года с большим караваном носильщиков отправился в девственный лес, чтобы использовать сухой сезон для поисков карликового бегемота.

Не прошло и трех месяцев со дня моего вторичного вторжения в либерийские девственные леса, как главная цель путешествия была достигнута: 1 марта 1912 года мне удалось изловить первого карликового бегемота. В Германию я привез целых пять. Из них три были проданы в Бронкс-парк — большой зоологический сад Нью-Йорка.

С КИНОКАМЕРОЙ ПО ТОГО И ЛИБЕРИИ (1912–1914 и 1923–1924)

В августе 1908 года приближался к концу большой переход по Африке, предпринятый мной и Хеммннгом. С нами шел Джумбо, мой маленький слон.

Перед вступлением в Морогоро мы осмотрели нашу одежду. Я облачился в единственную пару брюк, не имевшую дыр величиной с кулак, и в последнюю не совсем рваную рубашку. Наши спутники надели самые пестрые передники, и даже Джумбо полил свою запыленную спину водой. Теперь мы могли войти в город.

И тут мы увидели на обочине дороги ящик на треножнике, покрытый черной материей. Из-под нее показался худощавый человек, с которого градом катился пот. Энергично жестикулируя и не жалея слов, человек старался дать нам понять, чтобы мы шли своей дорогой и не обращали внимания на диковинное зрелище.

Когда, слегка смущенные, мы снова пустились в путь, бросая украдкой взгляды на загадочный ящик, человек этот начал быстро крутить ручку, причем ящик издавал жужжание.

Такова была моя первая встреча с кинематографом.

Довелось мне присутствовать и при проявлении пленки. Это происходило в подвале у одного араба. Глубина и толстые стены подвала должны были, по возможности, изолировать нас от африканской жары. В помещении чувствовалась прохлада, вода тоже оказалась сравнительно холодной, пленку намочили и натянули на барабан для просушки, после чего двое африканцев принялись вертеть барабан. Кусочек светочувствительного слоя отскочил от пленки и ударился о стену, за ним последовал другой, слой эмульсии стал рассыпаться. Хлоп-хлоп-хлоп — напрасно люди старались принять самые выгодные позы, съемка, может быть, и удалась, но фильм не получился…

В течение многих лет мне все казалось, что я слышу: «хлоп-хлоп-хлоп». Всякая мысль о киносъемке вызывала воспоминание об этом раздражающем звуке. И тем не менее отделаться от этих мыслей я уже не мог.

Мы с Хеммингом были страстными фотографами. Успех моих первых лекций на родине показал неоценимое значение наглядных иллюстраций к тому, что мы пережили. Как ни эффектна устная речь, она не может заменить собой изображение, а тем более движущееся изображение на кинопленке. Но как велики трудности, с которыми сталкивался в глубине Африки фотограф, а тем более кинооператор!

Я не вижу ничего особенного в том, что, отправляясь в тропическую жару на поиски подходящих сюжетов в кишащий москитами девственный лес, в травяной лабиринт бескрайних равнин, в иссушенную солнцем степь, мы день за днем ставили на карту жизнь. В конечном счете охота с фотоаппаратом или кинокамерой была не опаснее охоты с ружьем.

Ночью мы развешивали на ветру мешки с водой, чтобы иметь «холодный» фильтр, когда, задолго до рассвета, примемся за работу. Палатку или какую-нибудь хижину можно было затемнить. Но против климата мы оставались бессильны. Даже когда мы работали совсем голые, наше «прохладное» помещение напоминало парилку. Зато как поднималось наше настроение, когда при проявлении перед нами появлялась антилопа, мирно пасущаяся, стройная, сильная и такая неописуемо прекрасная, какими создает свои творения лишь природа. А потом на пластинке вырастал толстокожий исполин с поднятым хоботом, учуявший нечто необычное. Или же перед нашим взором возникали люди, поглощенные религиозным танцем, а то и просто тропическим пейзаж во всей его величавой красоте…

Часто случалось, однако, что едва лишь на пластинке появлялось изображение, как светочувствительный слой начинал пузыриться. Несмотря на все усилия, вода оказывалась недостаточно прохладной, квасцы, даже если мы располагали ими в достаточном количестве, не в состоянии были закрепить этот слой. И снова все труды и старания пропадали даром.