С палаткой по Африке - [4]

— Дорогие прихожане мои, почтительно, подозрительно, рассудительно, презрительно внимающие слушатели! Услышьте сегодняшнее послание, продиктованное мудростью и любовью и начертанное на той самой странице, где в прошлом году осталось масляное пятно от картофельной оладьи.

С «амвона» я перевел взгляд на трамплин. На нем выстроились те, кто впервые пересекал самую длинную параллель земного шара. Волосы и лицо каждого из них были покрыты раствором, состоявшим в основном из жидкого мыла. Чтобы «очиститься» внутри, эти люди проглотили по порции керосина и заели его лепешками с запеченной смолой, после чего мыльную пену с их лиц и голов соскребли огромной бритвой. Затем вконец растерявшихся новичков столкнули с трамплина в бассейн. Вновь и вновь заставляли их нырять, чтобы смыть с себя все до последней соринки.

— Мы, Нептун, властитель морей, озер и рек, прудов и болот, сим объявляем, что рожденное из праха дрянцо в день нынешний очистилось на борту теплохода «Нигерия» от грязи Северного полушария и по нашему экваториальному обычаю нарекается Окунем…

Вся тяжесть процедуры пала на молодых парней. С племянницей же моей, которая предусмотрительно оставила купальный костюм в каюте, поступили милостиво. Однако и ей пришлось проглотить ложку льняного масла для внутреннего очищения от пыли Севера, а затем «подкрепиться» картофельным шариком, столь обильно сдобренным перцем и селедочным рассолом, что даже двойная порция коньяку не смогла перебить его вкус.

* * *

К югу от экватора стояла необычно холодная погода и море было очень неспокойно. Даже боцман, уже 21 год ходивший по этому маршруту, не мог припомнить такого волнения в этих местах. Нос судна поднимался и опускался. Ници только в средней части судна чувствовала себя более или менее сносно, а потому почти все время находилась в кают-компании. Здесь толчки ощущались не так сильно и стук работавших с предельным напряжением двигателей был менее слышен. Несмотря на пять цилиндров мощностью 750 лошадиных сил каждый, скорость хода «Нигерии» сократилась до 8 узлов.

Наконец густые облака, низко нависшие над морем, рассеялись. Нам открылось голубое небо. На землю полились желанные лучи солнца, согревая и ослепляя нас.

Вместе с африканской зимой появились первые вестники приближавшейся земли. Нас эскортировали птицы: по обе стороны от судна неслись к югу буревестники, сильные, с короткими шеями и большими головами, с длинными загнутыми клювами; их огромные черные крылья резко выделялись на фоне белых тел. Они не способны ловить живую рыбу, а поэтому вынуждены довольствоваться подачками из камбуза и стали неизменными спутниками судов в океанских водах Южного полушария.

Этого друга всех мореплавателей я избрал в качестве символа. Ведь всякий раз, приближаясь к африканскому материку или прощаясь с ним, я любовался несущейся над волнами могучей птицей. И сейчас с таким нетерпением ожидал ее появления! С буревестника должен был, по моему замыслу, начинаться кинофильм, который я собирался сделать о «моей» Африке.

И вот 14 июня последние птицы исчезли из виду. Завыла сирена, показалась земля. Несколько жирных тюленей, следовавших нашим курсом, потеряли для нас всякий интерес. В поле зрения бинокля возникла Столовая гора. У ее подножия с северной стороны лежит Кейптаун, который долго был самым крупным после Каира городом африканского материка. Показались покрытые снегом вершины, венчавшие темно-зеленый пейзаж.

Но у нас не было времени любоваться природой. На борт явился лоцман, установили телефонную связь с Кейптауном. Надо было готовиться к разгрузке, позаботиться о жилье, представиться властям.

Несколько часов спустя мы уже стояли на пирсе. На обеих машинах экспедиции, окрашенных в светло-песочный цвет, большими черными буквами было написано: экспедиция Шомбурка. Между этими словами вырисовывался силуэт материка с изображением охотника и киноаппарата наверху. Они символизировали полный исканий и приключений путь, пройденный мною в течение шести десятилетий, за которые африканский материк стал для меня второй родиной.

ИЗ КЕЙПТАУНА В ДУРБАН

Перед балконом пансиона, где мы остановились, расстилалось море зелени. Пальмы заглядывали прямо в окна, субтропические растения в своем буйном цветении казались волшебно прекрасными, воздух был напоен ароматами. Пейзаж освещало зимнее солнце — такое, о каком мы, северяне, мечтаем дождливым летом. Кейптаун утопает в цветах, и цветочный рынок — его достопримечательность.

Город этот, лежащий на южной оконечности Африки, раскинулся на отрогах Столовой горы. Его сравнивают с Неаполем, Рио-де-Жанейро и Сан-Франциско. Живописные окраины и пригороды соединены электрической железной дорогой и автобусными линиями с центром города, где 300 лет назад возникло поселение, ставшее потом «Матерью городов» Южной Африки. Отсюда началась колонизация южной части Африки и связанное с ней вторжение европейцев в другие части материка. В Кейптауне почти не осталось следов прошлого. Еще шесть десятилетий назад меня, тогда желторотого юнца, разочаровало электрическое освещение на улицах юрода. Вместо хижин африканцев, которые рисовались моему воображению, я увидел каменные дома. Некоторые из них были к тому же построены в итальянском стиле. Нынче же в Кейптауне вырастают небоскребы… Словно в Африке уже не хватает места для постройки удобных, просторных и соответствующих климатическим условиям жилищ! Число автомобилей на душу «белого» населения в Южной Африке не меньше, чем в западных странах, а потому немногочисленные широкие улицы Кейптауна превращены в стоянки для машин. На этих «авеню», мало чем отличающихся одна от другой, витрины магазинов буквально завалены второсортной продукцией американской швейной промышленности; во время войны последняя завоевала и этот давнишний британский рынок.