С огнем не шутят - [7]

— Правильно, мы вместе учились в Глазго.

Я на экономическом отделении, а вы… — Себастьян приподнял бровь, прикидываясь, будто такие подробности о ней не в состоянии вспомнить.

— На юридическом, — с готовностью подсказала Ева, никоим образом не выказывая недовольства тем, что столь значимую деталь ее биографии так бессовестно забыли. — Как приятно встретить товарища по учебе столько лет спустя, да еще на другом континенте!

Невероятность ситуации и странное поведение Евы все больше приводили Себастьяна в замешательство. Он непринужденно откинулся на спинку стула, маскируя свое недоумение.

— Мне тоже очень приятно.

Мускулистый официант с кожей, отливающей фиолетовым, принес прохладительные напитки и принял заказ, предварительно спросив, что гости желают, и порекомендовав несколько блюд.

За то время, пока беседовал с Евой, Себастьян лучше разглядел ее. На столь близком расстоянии в былые времена он не оказывался от нее ни разу.

Странно, но, когда он смотрел сейчас в ее блестящие глаза, словно увлажненные хрустальной слезой, о пороке и грехе даже не мог подумать. Было в этих глазах нечто невинное и чистое.

Три вещи во внешности Евы при близком рассмотрении поразили его. Белизна белков глаз, как у годовалого, еще не испытавшего ни бед, ни лишений, ни страданий ребенка.

Нежная кожа цвета молока с примешанными к нему несколькими каплями свежего желтовато-коричневого меда. И общее выражение лица — открытое, бесхитростное, честное.

Может, она воздействует так на людей при помощи колдовства? — подумал вдруг Себастьян, и по его спине пробежал неприятный холодок. Надо бы быть с ней поосторожнее…

— Если я не ошибаюсь, вы дружили с Эмили, — произнесла Ева, когда официант удалился. — Рыженькой такой, худенькой девушкой. Мы учились с ней в одной группе.

— Не ошибаетесь. — При упоминании об Эмили губы Себастьяна всегда поневоле растягивались в улыбке.

Взбалмошная и заводная, отчаянный борец за правду, в детстве Эмили принимала участие во всех мальчишеских играх. Они до сих пор поддерживали отношения и очень друг другу доверяли. Их дружба зародилась, наверное, с самого рождения. Матери Себастьяна и Эмили познакомились в клинике, приходя на консультации перед родами. Потом стали общаться семьями.

Себастьян и Эмили чуть ли ни в одно и то же время сделали первые шаги, вдвоем резвились в скверах и в парках с аттракционами, куда возили их еще молодые тогда мамы.

Влюбленности друг в друга они не испытывали никогда, отчего Себастьян еще больше дорожил этой дружбой.

Воспоминания о детстве неожиданно уступили в его голове место другой картинке из прошлого.

Очередная студенческая вечеринка у Эмили завершена. Ее Грегори, уставший после экзамена и работы в магазине, уже спит. Хозяйка дома в клетчатом фартуке поверх короткого желтого платьица моет посуду, а он, Себастьян, на правах товарища с детства, принимает от нее вымытые тарелки и бокалы и насухо вытирает их полотенцем.

Именно в этот вечер — он точно помнил — у них впервые зашел разговор о Еве. Каким образом их беседа переключилась на нее, ему было сложно сказать. Впрочем, о Еве Корнер в ту пору болтали повсюду.

У Эмили, когда она горячилась, лицо всегда покрывалось красными пятнами. Вот и тогда, рассказывая Себастьяну о предосудительном поведении сокурсницы и ее связях с колдовскими силами, о которых ей, Эмили, стало известно из достоверных якобы источников, она была прямо-таки пунцовой…

Опять подумав о злых чарах, он передернулся.

— А вот и обед! — неуместно искренним и мелодичным на фоне его мрачных дум тоном произнесла Ева.

Себастьян повернул голову и увидел приближающегося к их столику того же черно-фиолетового официанта с подносом в руках.

Лишь взглянув на дымящиеся блюда на тарелках, он ощутил, что страшно голоден и что готов, несмотря на присутствие необычной собеседницы, съесть сейчас все, что заказал.

— Приятного аппетита, — пожелала ему Ева, придвигая к себе тарелку с чем-то красно-коричневым. — Простите, я до сих пор не спросила, как вас зовут… Помню лишь вашу фамилию. Брайс.

— Меня зовут Себастьян, — ответил тот, расстилая на коленях белую с бахромой салфетку.

— Очень приятно, Себастьян, — ответила Ева, протягивая ему белую удивительно правильной формы руку. — А я Ева Корнер.

Себастьян кивнул и, тщательно скрывая волнение, бережно пожал ее кисть.

— Мне тоже очень приятно.

3

При всей своей поразительной женственности ела Ева с аппетитом и увлеченностью ребенка-сластены, наконец заполучившего долгожданный десерт.

Себастьян, за последние несколько лет насмотревшийся на приемах и банкетах на самовлюбленных красоток, уяснил себе, что каждая из них почему-то считает чуть ли не своим долгом прикидываться, будто есть ей вовсе не хочется и она, сидя за столом, лишь делает окружающим одолжение.

Поглощая оказавшийся на редкость вкусным обед, он украдкой наблюдал за Евой и все больше удивлялся ее естественности, тому, насколько незаинтересованной в происходящем вокруг она в данный момент казалась, насколько грациозно и вместе с тем просто орудовала ножом и вилкой.

В чем дело? — спрашивал он себя. Может, привычная жизнь ей опостылела и она решила здесь, в далекой Африке, отдохнуть от притворства и побыть самой собой? Но разве умеют подобные особы быть самими собой? И известно ли им, какие они? А может, это одна из ее масок, одна из заученных наизусть ролей — роль святой простоты и невинности? Я многое отдал бы за возможность раскусить эту красавицу…