С нами крестная сила - [27]

— Постою-у-у!.. На краю-у-у-у!..

И захлебнулся на истеричной высоте, словно кричавшему внезапно зажали рот.

— Батюшки, волки! — ахнула старушка.

— Какие здесь волки! — сказал Андрей, сам на миг похолодевший от сатанинского визга, — Магнитофон орет.

— Тьфу, нечистая сила! Развелось их…

Ускорив шаг, Андрей увидел знакомую речушку с темными неподвижными заводями, но чистый лужок весь был в странных белых пятнах, стожок сена, прежде такой аккуратный, радующий глаз, весь был разбросан. Обломанные кусты у бочага, черное пятно дымящего кострища, измятая, запачканная трава — все это Андрей разом охватил взглядом, И еще ничего не поняв, но уже готовясь кинуться на помощь кому-то, чему-то, оглянулся на спутницу. Старушка сидела на земле, тыкалась пальцами то себе в рот, то в грудь, то в плечо. Казалось, ее внезапно разбил паралич, забыла, как надо креститься.

— Не бойтесь, — сказал он. Но тут сам испугался, разглядев, что белые пятна на лугу — это человеческие тела, разбросанные в разных позах, совершенно голые. Одно из тел приподнялось, и стало ясно, что на траве валяются, загорают раздевшиеся донага парни, недоростки, дебилы, подонки… Слова одно злее другого вертелись на языке.

— Эй! — крикнул Андрей и пошел к парням. — Прикройте срам-то!

Один, лишь один из четверых приподнял голову, посмотрел на Андрея равнодушно, как на тень облака, и ничего не выразилось на его лице. И тут магнитофон взревел совсем уж оглушительно. Будто гора кастрюль и тарелок обрушилась на кухне и десяток испуганных кухарок разом заорали в испуге. Звуки, иными обалдуями называемые современной музыкой, были не столь уж редки в наше обезумевшее время, но, взревевшие в этом тихом оазисе, они вызвали противную дрожь во всем теле. Не в силах унять волну раздражения, Андрей шагнул к лежавшему на траве черному квадрату магнитофона, крикнул:

— Озверели?! Убавьте звук! Не одни вы тут!

Наклонился, крутнул попавшийся под руку маховичок. Магнитофон взревел еще громче, чуть не сшиб с ног немыслимыми децибелами. Не отдавая себе отчета в том, что делает, Андрей злобно пнул магнитофон. Парни вскочили. Трое сразу кинулись к Андрею, а четвертый запрыгал на одной ноге, натягивая пятнистые от заплат джинсы. Он мог применить приемы, какие знал, но замешкался — мальчишки же. А потом ослепительно вспыхнуло в голове. И погасло. И упала тьма. Лежащего, его топтали и пинали. Подбежал тот, что успел надеть джинсь, заорал:

— Петькин маг-то, Петькин! Плати теперь!

Он сдернул с Андрея рюкзак, зубами стал развязывать туго затянутый узел. Очнувшись, Андрей попытался встать, на него навалились, принялись связывать ремнями и выдернутым из рюкзака шнуром. Связывали неумело, мешая друг другу. Перед лицом мелькали голые животы, ляжки…

— Откушу! — крикнул он. От него отскочили, примолкли. Тот, что был в джинсах, крутил ручки магнитофона. — Петькин маг! Петька за маг, знаешь?!

Схватил рюкзак, вытряхнул содержимое. Красная книжка люминесцентно светилась в траве, привлекала внимание.

— Не трогай! — крикнул Андрей. — Не открывай!

Но перень уже открыл книгу. В тот же миг загрохотало в небе, и все, что было на лугу — брошенная одежда, рюкзак, сечо, даже, казалось, сама земля вспыхнуло белым сильным огнем. Близкое пламя обожгло бок, Андрей изогнулся, но и с другого боку что-то горело. Он видел, как вспыхнула на нем рубаажа, попытался вскочить на ноги, но опять упал во что-то черно-огненнее, закричал от безумной боли, но все же сообразил, покатился через бездымный огонь вниз, к воде.

…Боль! Какая боль!..

У боли же охранительная миссия, зачем же она растет беспредельно, доводит до беспамятства, до шока?.. Тяжко всплыла мысль об исцеляющей биоэнергии. Если болезнь — результат биоэнергетического дисбаланса, то боль — это подсознательное усилие привлечь внимание высших энергораспределительных центров организма к тому месту, которое болит. Сколько раз в жизни мы исцеляемся сами по себе, благодаря лишь внутреннему целенаправленному распределению биоэнергии? Ушибемся — и руки сами тянутся к ушибленному месту, трогают, гладят. А если боль растет — значит, организму надо, чтобы мозг забыл обо всем, кроме нее, чтобы всю биоэнергетическую мощь сосредоточил на ней, на болевой точке…

Кто это? Зачем говорят о боли, о которой хочется забыть?..

Опоминаясь, Андрей видел перед собой дощатый потолок избы, напряженные лица Епифана, бабки Татьяны, старушки, с которой шел от станции, еще кого-то, хотел спросить, почему они держат его тут, а не отправляют в больницу, но только шевелил губами и снова впадал в беспамятство. И снова видел близко чьи-то безумные глаза. Растрепанные волосы спадали на лоб, бледные губы шевелились, произнося какие-то слова, которых он не слышал. Гиданна?! Кто-то водил над ним руками, точно так же, как Гиданна тогда в институте над чьей-то голой спиной, и Андрей чувствовал тепло, расслабляющее покалывание, стекающее с этих рук, глаза закрывались сами собой, и он засыпал. Во сне у него ничего не болело, во сне он ходил по чистому лугу у речки, а то и летал над ним, всему радуясь, все понимая. Во сне был другой мир, в котором он чувствовал себя хорошо и, зная, что предстоит возвращаться, не желал возвращения. Во сне встречал он легкую, прозрачную, как туман, женщину, ту самую, которую видел в окне своей комнаты, и вел с ней премудрые беседы.