С начала до конца - [26]

Лерочка нарезала лук, почистила овощи, намешала в маринад того и сего, и в кухне наконец начало пахнуть чем-то родным и домашним. Аскетичное помещение кухни стало напоминать натюрморты малых голландцев с их продуктовым буйством, вызывающим гастрономический шок. Ничего, что во всем холостяцком хозяйстве Гриши не нашлось молоточка для отбивания мяса. Зато с каким пылом повеселевшая гостья стучала обычным строительным молотком по розовой телячьей мякоти! Как соблазнительно дразнились обнажёнными бочками почищенные овощи, лёжа в кастрюльке, готовые к томной паровой бане!

И тут возникло нечто. Такого не мог предполагать ни один режиссёр, ни один сценарист. Это нечто называлось Плита.

Прекрасная Плита тёмно-коричневого цвета стояла на большой кухне в том месте, где в королевском аудиенц-зале обычно возвышается трон. На её блестящей поверхности романтично дрожал розоватый закатный луч. Плита оказалась безукоризненно, девственно чиста. Её поверхность была идеально ровной. То есть ровной со всех сторон. Плита не имела ручек, кнопок и конфорок, в общем, всего, что положено иметь нормальной кухонной плите. Хотя, возможно, они были, но в виде неких загадочных полузаметных рисунков на тёмной горизонтальной плоскости. Сбоку обнаруживались ещё какие-то значки, вроде китайских иероглифов. Можно было бы назвать Плиту чёрным квадратом этой кухни, если, конечно, ненадолго забыть о том, что она представляла собой коричневый параллелепипед.

Лерочка остановилась. Тарантелла, которая, казалось, только что играла в воздухе, вдруг прервалась на самом залихватском пассаже. Пепелац нужно было как-то включить, иначе дальнейший полёт кулинарной валькирии грозил закончиться бесславным падением. Лерочка надела очки и осмотрела Плиту со всех сторон. Рычажки и включатели так и не появились. Потом новоиспечённая хозяйка стала пальпировать каждый квадратный сантиметр поверхности.

Все иероглифы были Лерочкой изучены и ощупаны, но никаких признаков того, что эта конструкция способна готовить пищу, не было. Лерочка нажимала на значки в разной комбинации. Плита оставалась холодна, как будто была могильной.

Осталась одна надежда — Интернет. Лерочка открыла планшет и начала скачивать инструкцию к печке. Инструкции к этой модели не было, скачалась другая, но браузер неожиданно завис.

Слушай же меня, о горе-самоделкин, впервые применивший сенсорные панели и керамические покрытия в священном действе приготовления еды! Слушай и ответь, могут ли твои тускло горящие синтетической подсветкой чуть тёплые кружочки сравниться с веселым посвистом голубоватого огня, слегка коптящего днище кастрюли? Что ты знаешь о яростном пламени газовой конфорки, в котором голод молниеносно сгорает, ибо превзойти скорость закипания бульона на газу может лишь мартеновская печь! Что знаешь ты о горьких слезах кулинарной богини, сидящей на полу в чужой кухне среди супа, жюльена и отбивной, так и не увидевших свет? Этого ли добивался ты, кулибин-неудачник, усложнитель мира, мелкокалиберный покоритель пространства…

…Когда Гриша вошёл в двери, он увидел красиво сервированный стол на две персоны, на столе бутылку вина и букетик цветов. Его холостяцкая квартира наполнилась полузабытым запахом запечённого мяса и пряностей. Возле стола стояла Лерочка и счастливо улыбалась. В боковом кармане её сумочки лежал счёт службы доставки из недешёвого итальянского ресторана «Va tutto bene», который располагался прямо под окнами Гришиной квартиры. Но это уже не имело никакого значения.

День Благодарения

В двери заворочался ключ. Анна Семёновна слезла с дивана и доковыляла до дверного косяка. Робко выглядывая из-за него, она проследила за тем, как в прихожую вошла молодая девушка в ярко-зелёном пуховике и розовой шапке с помпоном. Шапка и воротник, шарф и сумка девушки были облеплены подтаявшей корочкой снега.

— Ты кто?

— Я Лора-Энн, Гренни. — девушка говорила с лёгким акцентом, как обычно разговаривают те, чьё детство прошло вдали от России. — Лора-Энн, твоя внучка.

Девушка стянула с ног ботинки с массивными каблуками и бросила их возле входа, в мокрую снеговую лужицу.

— Гренни — это яблоки, — капризно сказала Анна Семёновна. — Я не люблю яблоки. Зачем ты их принесла?

— Гренни — это бабушка, — устало сказала Лора-Энн, делая лёгкое ударение на второй слог.

Она закрутила на затылке хвостик из светлых вьющихся волос и добавила:

— Ты моя бабушка, я твоя внучка.

Анна Семёновна сделала шажок из комнаты, но потом передумала и снова спряталась за дверным косяком.

— Ты врёшь, — пискнула она. — У меня нет никакой внучки. Кто ты такая?

Лора-Энн махнула рукой и ничего не ответила. Она прошла на кухню. Посередине комнаты на полу стопкой были выставлены чистые тарелки, блюдца и чашки.

— Гренни, зачем ты снова достала из шкафа посуду? — в голосе Лоры-Энн звучала усталость. — Я же вчера всё спрятала.

— Потому что я укладываю вещи, — упрямо произнесла Анна Семёновна. — Мне нужно ехать к сыну. В Америку.

Лора-Энн вздохнула и принялась убирать посуду в шкаф. Анна Семёновна ушла в комнату, громко бормоча себе под нос: «Сначала заберёт мои тарелки. Потом убьёт меня. Сначала тарелки, потом меня». Она достала из-под пледа телефонную трубку и стала нажимать на кнопки.