С миссией в ад - [6]

Ноланец теперь в добром здравии. И снова он о загадочном Часовщике чьи занятные слова должны были убедить герцогиню Борджиа. «Странно все это, — думал Доменико, — хотя с головой у меня все в порядке».

Однако, голос узника ему все же приходилось слышать. Точно слышал. И эти мягкие, коричневого бархата глаза, и высокий лоб с тремя, вырезанными на нем возрастом, глубокими волнистыми линиями, и теплую виноватую улыбку — нотарию некогда приходилось видеть. Прямо перед собой. То ли узник стоял склонившись над ним, то ли они сидели друг перед другом и беседовали… И похоже, то было во сне.

Именно беседовали. Правда, недолго. «Стоп!.. Стоп!.. — приказал он себе. — Когда?.. Где?..» Доменико, как не силился, вспомнить не мог. Это его так заняло, что самую сногсшибательную информацию, за какую любой «сукин сын» получил бы пригоршню золотых, он отбросил от себя, как ненужную.

Отбросить то отбросил, но запомнил. Ведь вряд ли кто в Ватикане знал о том, что Ноланец и Джузеппе Кордини — родня. Двоюродные братья. А из их разговора было видно, что они давно не виделись. По крайней мере, лет двадцать. Они спешили наговориться. И, как дети, радовались своему общению…

Как понял нотарий Джузеппе родился и жил сначала в Ноле, а когда ему стукнуло пятнадцать, он ушел на заработки и осел в Риме…

— Хорошо, Джорди, — сказал костолом, — «азиатский мул» — понятно. А вот почему «сиракузский бычок»?…

— Не знаю, — ответил Ноланец. — Но как бы там ни было, а предсказание тетки Альфонсины в отношении тебя сбылись…

— С тобой она тоже оказалась правой.

— Почему?

— Ты наверняка бы стал первосвященником… Вон какие книги написал! Да вот бес, видимо, попутал. Рехнулся… Против церкви и Бога пошел…

— Против церкви — да! — согласился узник. — Но не против Бога. Господь учит жизнью, а церковники — словом. А слово — от лукавого. Оно лишь отражение образа правды. Но не правда!.. Ибо кто кроме Него может судить?! Кто кроме Него может сказать ее?!.. Никто!.. Понтифика устраивают догмы невежд. Понтифику претит наука. Хотя наука — одна из дорог к Господу нашему…

— Папа — наместник Бога на земле, — перебивает еретика дознаватель.

— Брось, Джузи! — отмахнулся Ноланец. — Подумай, веришь ли ты в Божье рукоположение на это ничтожество?! Он присваивает себе это право.

— Замолчи, Джорди! — кричит Джузеппе, — Ты свихнулся от книжных наук…

Ноланец громко, по деревянному хохочет.

— А знаешь что сказал настоящий Наместник, которого мы называем Спасителем?.. Он сказал слова от Господа нашего, вдохнувшего в души людские жизнь. И были они такими…

Хотя нотарий сидел далеко от двух спорящих между собой братьев, он отчетливо представил себе, как Ноланец, прикрыв глаза и приложив дрожащие персты ко лбу, напрягая память, говорит:

«Я отпускаю каждому меру своего времени, даю ощущение самих себя и всего, что окружает вас. Но не даю понимание самих себя и всего созданного Мною. Ищите себя. И вы придете ко Мне».

— Ересь!.. Ересь!.. — взвился дознаватель.

Ноланец, однако, пропуская мимо ушей, напитанные ужасом возгласы брата, продолжал:

— Это сказал настоящий Наместник. И он есть. И рукоположен он Господом нашим… Со дня жития нашего.

— Страшна твоя ересь, брат! Ты богоотступник, потому что не веришь в святое писание, — в смятении лепечет Джузеппе.

— Что такое вера, Джузи?.. Она проста как вода. Как воздух. И покоится она на двух вещах. Первое — «Бог есть!» Второе — «Есть Божий суд!» А когда начинают объяснять каков наш Бог и чему Он нас учит… Тут уже религия. Она от лукавых святош… Да будет тебе известно, что идолы, сотворенные нами — папы, дожи, короли и смутьяны — мечтают, чтобы их паства и поданные думали одинаково. Так, как хочется им.

Ноланец перевел дух.

— Эти слова, кстати, принадлежат не мне, а Часовщику, Часовщику мира земного…

— Ты с ума сошел, Джорди… Опять Часовщик!.. Сатана, что ли?!..

— Нет сатаны, брат мой возлюбленный, — тихо, с терпеливостью мудрого учителя проговорил он и также негромко, вкладывая в каждое слово могучую силу внушения, продолжил:

— Над всем сущим — один Всевышний. Я это знаю потому, что все это видел. И потому, что прожил не одну жизнь… Это говорю я — Джордано Бруно из Нолы…

— Знаю… — начал было Джузеппе, но властный голос Ноланца осадил его.

— Не перебивай! Я разговариваю не с тобой. Я говорю Слушающему нас… Ты сейчас уйдешь, юноша. У тебя будут мои бумаги. Сохрани и донеси их…

— Джорди! Джорди!.. Что с тобой? Мы с тобой здесь одни, — бросившись к узнику, стал успокаивать его Джузеппе.

— Нет, не одни, — отбиваясь от крепких рук брата, выдохнул Ноланец.

«Неужели, — подумал нотарий, — там еще кто есть?» И в это время он услышал как кто-то с вороватой осторожностью открывал наружную дверь, которую он непредусмотрительно оставил не запертой. В приоткрытую щель просунулась острая рожица Паскуале.

— Закройте дверь, Паскуале! — потребовал он. — Вы мешаете мне.

А горбун, словно не слыша, шел уже по коридору, приближаясь к «сучьей комнате». Он шаркал кривыми ногами и вертел лисьим носом. Нет. Его сюда ни в коем случае допускать было нельзя. Тополино быстро собрав бумаги, вышел навстречу горбуну.