С миссией в ад - [4]

— Дайте, пожалуйста, ключ от вашей комнаты, что в лекарской. Чернила кончились, — попросил он дремавшего монаха.

— Хитрец, — сказал добродушно «сукин сын» и стал лениво перебирать увесистую связку, едва помещавшуюся у него на ладони.

К счастью, он ему был не нужен. Монаху предстояло дежурить в другой «сучьей». И отвязав из связки, он охотно отдал ключ вежливому нотарию. И Доменико, собрав бумаги, пошел в лекарскую. Там можно было набрать чернил и спокойно поработать. Почти все нотарии любили там работать. Вот почему монах проворчал: «Хитрец…»

Здесь никто не мешал. Никто не хлопал дверьми. Ниоткуда не сквозило. И не надо было вскакивать, чтобы каждому вошедшему говорить «здравствуйте, синьор!», а уходившему — «до свидания, синьор!»

Собираясь в тюремную лекарскую, Доменико поймал себя на том, что он как будто когда-то уже все эти движения проделывал…

«Сейчас рассыпятся бумаги», — подумал он.

И действительно, выскользнув из рук, они разлетелись в разные стороны.

«Сейчас распахнется дверь, — думал нотарий, — он резко поднимет голову, и заправленное за ухо перо чудным образом залезет ему за шиворот».

Так оно и случилось…

Тополино с недоумением посмотрел вокруг и пожал плечами.

4

Разложив на столе бумаги, Тополино потянулся за бутылью. И тут кто-то невидимый, голосом Джузеппе, позвал:

— Джорди!.. Джорди!.. Проснись!.. Это я.

От неожиданности Доменико вздрогнул и отдернул руку от чернил, словно прикоснулся ею к раскаленной печи.

— Я не сплю, Джузи, — отозвался шепотом другой голос.

И голос тот принадлежал Ноланцу. Он-то и пригвоздил нотария к табурету. Разинув от удивления рот Доменико смотрел наверх. Оттуда доносился характерный говорок дознавателя. И звучал он не похоже на Джузеппе ласковым рокотом. Сердечно. Тепло.

Я их выпроводил, Джорди, — сообщил он.

— Кого?

— Твоих мучителей… Теперь им лучше не жить… Наказал я их. Хорошо наказал.

Джузеппе ожидал от Ноланца похвалы. А тот, словно что-то припоминая или вычитывая, произнес:

— Подумай, прежде чем наказывать или творить добро. И если задумался, не делай ни того, ни другого. Не твое то право. Но право Бога нашего. И если ты это сделаешь, обдумав — ты хуже слепца. Ибо слепец не ступит шага, если не уверен…

— В святом писании такого нет.

— Переврали наши священники библию.

— Не богохульствуй! — остерег Ноланца дознаватель.

— Брат мой, Джузи, худшее из богохульств — это вера в ложную истину. Правда от церкви — церковная правда. Но Богова ли она?!.. Ты не задумывался?

— Не говори так, Джорди, — взмолился Джузеппе.

Ноланец хмыкнул. Тополино слышал хмык и представил себе усмешку на лице узника. Однако не видел он, как Ноланец, обняв за громадные плечи дознавателя, с еще большей страстью продолжил:

— Божий мир велик. Его величия — не представить, не объять умом. И наша вселенная — не центр мироздания. И человек — не пуп миров…

— И Бог с ними, — и чтобы остановить распалившегося узника, громким шепотом произносит:

— Я принес тебе письмецо.

— Тетка Альфонсина? — предположил он.

— Нет. Мать, как узнала о тебе, — слегла.

— Неужели Антония?

— Да от герцогини Антонии Борджиа.

— Дай, — требует Ноланец и спрашивает:

— Она здесь?! В Риме?!

— Ее вызвали в Ватикан. Поговаривают, из-за тебя. Она приехала два дня назад в сопровождении папского легата в Венеции Роберто Беллармино.

— Робертино ее кузен, — рассеяно проронил Ноланец, разворачивая письмо.

— Да ну!.. Вот это да!.. — воскликнул дознаватель.

Тополино сразу понял, почему так удивился Джузеппе. По Риму шли упорные слухи о том, что легат Беллармино — друг папы и родич венецианского дожа — за поимку Ноланца отозван в Ватикан, чтобы произвести его в кардиналы. Судачили и о герцогине Антонии Борджиа. Будто бы она состояла в интимных связях с Ноланцем, покрывала его богопротивные дела и несколько лет тому назад помогла скрыться от папских кондотьеров, прибывших схватить его. Теперь, по словам всезнающих римлян ее доставили сюда обманом, чтобы в суде Святой инквизиции подвергнуть Антонию допросу с пристрастием.

Но ни Тополино, ни Джузеппе, как, впрочем, и многие другие, не знали, что Беллармино и Антония Борджиа — кузены. И не знали, что они в родстве с дожем Венеции. Один — племянник со стороны сестры, а другая — внучка двоюродного брата, почившего в бозе папы, Александра шестого, в миру Родриго Борджиа, вышедшая замуж за герцога Тосканы Козимо деи Медичи.

Поразмыслив, Тополино решил помалкивать об этом. Не может быть, чтобы папа не знал. И какое Доменико дело до того кто кому родня? Сильные мира сего слышат только то, что им хочется слышать. А за неугодное слуху своему могут покарать. И потом, он, Тополино, — не сукин сын и не доносчик.

От размышлений Доменико отвлек вырвавшийся из гортани Ноланца не то выкрик, не то стон.

— Канальи! Вот чего они хотят!

Тополино слышал, как он рвал бумагу. Потом услышал, как тот вскочил с постели и нервно засновал по комнатушке.

— Они, — после недолгой паузы зарычал Ноланец, — они хотят мои рукописи… Понимаешь, Джузи, рукописи… Они у Антонии.

— Пусть не отдает, — вырвалось у дознавателя.

— Не отдает… Не отдает… Хорошо говорить. Так они ставят условие. Если она предоставит их, ее не привлекут к допросам с пристрастием, а мне смягчат приговор…