С мешком за смертью - [47]

Аня остановилась и сказала:

— Марк, давай купаться...

— Давай!

Они быстро разделись и, взявшись за руку, бегом кинулись в ласковые, прохладно-теплые струи воды... Долго они резвились, боролись и бултыхались вдвоем в воде, крича и смеясь. На орешнике беспокойно прыгала чекана и коротким своим криком: «Чи-чи-чи!» словно о чем-то предостерегала.

Выйдя из воды, Аня застыдилась Марка и, озябнув, дрожала; сидя на корточках, укрылась, спеша накинуть рубашонку.

Марк и не глядел на Аню, прыгал на правой ноге, приложив ладонь к уху и пел, чтобы скорее из уха вылилась вода:

— «Мышка, мышка, дай напиться — вода мутна, не годится».

Одевшись, дети постояли над круглой заводью, пока не устоялась взбаламученная ими вода и не улеглась зеркально-тихая ее гладь. Аня сказала Марку:

— Ты меня любишь, Марк?

— Люблю.

— И я тебя очень люблю. И твоего отца люблю. И Волчка, и всех. Только, ведь, я знаю, вам трудно будет меня кормить. Я и Глафиру Петровну люблю — она добрая.

— И Василий Васильевич добрый, — прибавил Марк.

— Да. Я и его люблю. Им будет скучно без меня. Вот я и остаюсь. Только, знаешь, Марк, я погощу у них, ну осень, зиму, а весной...

— Приезжай к нам...

— Хорошо! Или ты приезжай. Хорошо? Словом, мы будем вместе. Приедешь? Оставь мне в залог свой мешок.

— Да.

— До свиданья, Марк!

— До свиданья, Аня...

Он тихо поцеловал ее в губы. Она ответила ему поцелуем и, лукаво смеясь, прибавила:

— Передай мой поцелуй Марсу, когда будешь в Москве.

Марк засмеялся, и они пошли обратно, наперебой вспоминая Москву, малюшинца, особняк в Хамовниках, Верку, Марса, звонарей.

У полустанка им навстречу бежит Волчок:

— Где вы пропали? Отправление дают, а вас нет.

Поезд был готов к отправлению. Бакшеев на прощанье поцеловался с Граевым и Марком и сказал:

— «В путь дегтю не забудь!» Смотри до Саратовской линии! Мои чего-то взбаламутились. Ехал, сам чуть пулю не проглотил. Ну, да я их припокою!

Поезд двинулся на север к магистрали, подталкиваемый сзади «восточным» декаподом. Марк, высунувшись из окошка, долго видел, пока не пропало (на закруглении) серое пятно платья Ани.

Медленно двигался маршрут, забирая по пути часовых, расставленных вдоль всей ветки до того места, где кончался бор и сторожил путь «западный» паровоз мурманского маршрута. Граев, предупрежденный Бакшеевым, ожидал нападения, но только в одном месте из лесу раздалось несколько выстрелов. Мурманцы не отвечали, и выстрелы затихли. К рассвету увидали красный сигнал стоявшего на пути своего паровоза. Прицепились и пошли полным ходом к тамбовско- саратовской магистрали.

На линии Москва — Саратов установилось к этому времени правильное движение, и мурманцы без серьезных препятствий протолкнули свой маршрут к Москве. Когда ранним утром над зеленью вдали затеплились золотые свечи московских маковок, сердце Марка Граева крепко стучало в груди — прошло немного дней, а Марк, был не тот: он и хотел увидеть Стасика и Марса, но, при воспоминании о малюшинце, Марка, смущала тревога, — что-то темное теперь мальчик видел в ловком, гладко выбритом и щегольски одетом Бринтинге. Когда маршрут стоял под Москвой, Марк отправился разыскивать своих случайных друзей. Он хотел сначала навестить Стасика, но, когда надо было ему свернуть с Мясницкой по бульвару на Трубу, Марк передумал и, должно быть, решил правильно, потому что сердце его стало биться ровнее. Марк отправился разыскивать Марса.

Вот и знакомый — будто по сну — кривой переулок и в нем высокий серый дом. Лестница. Дверь. Дощечка: «Курт Кроон». Марк стучит. Точно так же, как и в первый раз, раскрылась дверь в темную переднюю и кто-то за Марком ее запер. Марка пустили в кабинет и ему навстречу Марс спрыгнул с кресла. Марк склонился к полу и, обняв пса, стал целовать его. Марс не противился, пока не почувствовал, что его голову кропят росинки. Пес недовольно дрогнул кожей на спине, уклонился от ласки Марка и встряхнулся. Марк встал с колен. Перед ним стоял Курт Кроон — попрежнему с коротко остриженной седой головой. Курт Кроон внимательно взглянул Марку в глаза и сказал:

— Ты вырос, мальчик. Где барышня, которую мы тогда нашли в лесу?

Марк рассказал, почему с ним нет Ани Гай и он без нее едет домой. Курт Кроон качнул головой, как-будто признавал, что дело решилось хорошо, и сам заговорил о Стасике, не ожидая спроса Марка:

— Твой друг печально кончил. Можешь об этом написать своей подруге...

— Он умер? — в печали и испуге спросил Марк.

— Да. Его расстреляли месяц тому назад. Он попался и у него нашли очень много золота... Где золото — там кровь...

Марк смущенно поник головой, вспомнив про тяжелый чемоданчик из желтой кожи и «рыжики», подаренные ему Стасиком на прощанье...

— В чем дело, мальчик? — спросил Курт Кроон, поднимая его опущенную голову за подбородок.

Марк смотрел ему в темные глаза и, с трудом отрывая слова, напомнил о чемодане и сказал о подарке Стасика.

— Ты думаешь, — сказал Курт Кроон, — что напрасно взял червонцы? Да, ты прав. Вот что, дружок, ты помнишь, я при тебе остерегал мальчишку. Он был талантливый, смелый и добрый, но разгильдяй. И часто не понимал, где нарушение закона. Это и мешало мне все время взять его на службу... К сожалению, наше дело таково, что мы должны близко подходить к нарушителям законов, и надо быть очень строгим к себе, победить много соблазнов, чтобы не сбиться с верного пути. Он этого не смог. И погиб.