Говоря «руководить». Пифия имела в виду, что он физически водит руками: Мима натирал мазью все ее тело, даже самые интимные места.
Он уже закончил, и Пифии почти пора было выходить. Она повернулась к нему лицом, набрасывая свое скудное одеяние:
— Я заметила, что ты возбуждаешься, когда гладишь меня, — как любой нормальный мужчина. Если этого больше не будет, значит, мне пора бросать работу. Но ты не станешь принуждать меня, потому что ты самый дисциплинированный человек, какого я только видела. Да-да, хотя ты и стараешься этого не показывать. И еще потому, что, даже если бы ты таким не был, все равно ты влюблен в Орб и не прикоснешься к другой женщине, когда есть хотя бы надежда однажды прикоснуться к ней. Ты ведь понимаешь, что она однолюбка и в ответ ожидает того же. Поэтому с тобой, Мима, я в безопасности. Вот почему.
Мима стоял крайне раздосадованный. Неужели все настолько очевидно?
Пифия ответила, хотя он ничего не спрашивал:
— Нет, ты прекрасно скрываешь свои чувства. Однако Орб… то, что я могу сделать с мужчиной, показав тело, она может сделать, просто будучи самой собой. Я — сухарь; она — деликатес. Так что я знала, что искать.
Она шагнула к сцене, выволакивая питона, но еще раз остановилась.
— А знаешь, у тебя может получиться!
Девушка подмигнула и вышла.
Если Пифия так хорошо понимала его, то, может, она также понимала и Орб. По ее мнению, существует вероятность…
Мима следил за танцем и завершением номера в каком-то полусне, однако, когда питон вполз обратно, таща свое бремя, тут же стряхнул оцепенение, поскольку нужно было извлечь Пифию до того, как она задохнется. Дрессированная змея разинула обеззубленную пасть, Мима запустил туда руки и поймал босые ноги танцовщицы. Он потянул, и смазанное тело выскользнуло наружу. Призрачное платье уже растворилось, так что движению ничто не препятствовало. Конечно же, такое было бы невозможно проделать с обыкновенным питоном и нормально одетой, несмазанной женщиной, что, впрочем, и неважно; это было славное представление, а покуда оно не повторялось дважды в одном месте, то сохраняло свою мнимую жуть.
Вызволив Пифию, Мима облил ее из шланга, смыв желудочный сок. Мазь вступала во взаимодействие с соком, так что оба вещества нейтрализовались, но, пока девушка находилась в змее, желудочный сок продолжал вырабатываться, поэтому было важно быстро удалить его остатки. Закончив обливание, Мима уложил танцовщицу на стол и чистой тряпицей тщательно вытер ей глаза и рот, а затем область гениталий. Потом пощелкал пальцами около уха, выводя ее из транса. Она вздрогнула и снова начала дышать. Открыла глаза.
— У тебя так хорошо получается, — проговорила девушка. — Никогда никаких ожогов или ссадин. Я совершенно чистая.
Она потянулась и поцеловала его, обняла за шею, уткнулась лицом в плечо и всхлипнула. Потом поглядела Миме в глаза:
— Спасибо. Я вернулась из бездны.
Мима кивнул. Этот номер был весьма эффектен, однако его исполнение требовало жертв. Пифия рисковала жизнью; транс, во время которого останавливалось ее дыхание, и был наполовину смертью. Хотя она проделывала это многократно, танцовщица знала, что каждый раз может оказаться последним, и благополучный исход был огромным облегчением. Большинство участников труппы в полной мере не представляли себе, через какие испытания она проходит.
— Если я когда-нибудь понадоблюсь, то тебе не нужно даже просить, — сказала Пифия. — Мима, ты лучший мужчина.
Если бы его сердце уже не было занято, он бы непременно воспользовался ее предложением. Но сейчас признание Пифии Мима рассматривал как принятие его труппой. Он почувствовал себя так хорошо, как редко бывало в его жизни.
Был сезон муссонов, дожди и ветер усиливались день ото дня. Во время представлений хозяин пользовался средством для отвода ливней, но, когда они переезжали с места на место и денег не зарабатывали, ценное заклинание тратить ему не хотелось. Дракон сырости не терпел и поэтому становился все более угрюмым. Мима любил животных и то и дело выбегал приглядеть за чудовищем, а сам при этом промокал насквозь.
Колесо русалкиной повозки застряло в грязи; поскольку все другие работники были заняты, пришлось заняться этим делом Миме. При помощи шеста он вытолкал фургон, хотя весь с ног до головы перепачкался. Когда кибитка наконец тронулась, остальные были уже далеко впереди.
Русалка высунула голову из чана. Естественно, дождь ее совершенно не беспокоил.
— Садись, поехали со мной. Мима, — позвала она.
Он в изумлении поглядел на русалку. Мима даже не подозревал, что она говорит по-английски. Обыкновенно она вообще молчала, поскольку говорить с полными легкими воды нелегко. Тем не менее русалка, будучи амфибией, умела через жабры осушать легкие и дышать воздухом.
— Сюда, — сказала она, похлопывая по стенке чана. — Ты, должно быть, притомился, тебе нужно отдохнуть.
Мима и впрямь устал, а кроме того, промок до костей и был покрыт грязью. Он сел в фургончик, придерживаясь за край резервуара. Русалка постучала погонщику, тот тронул слона, и кибитка стала догонять остальных.
Руки Мимы были заняты, так как надо было крепко держаться, когда фургон подбрасывало на колдобинах, но у русалки руки были свободны. Она взяла его голову, повернула, полюбовалась и поцеловала.
