С крестом или с ножом - [19]
«…Несколько дней тому назад я ехал поездом Лангведеш — Бремен. В вагоне завязалась беседа, в которой скоро приняли участие все пассажиры. Речь шла о снижении продовольственных норм, о безработице, о том, что никто не знает, к чему все клонится. Кто-то из присутствующих заявил, что, если бы Гитлер срубил вдвое больше голов, не было бы этого горя. Он не успел сделать это. Я не выдержал и напомнил людям о миллионах замученных нацистами людей, назвав при этом наши концлагеря позором двадцатого века. Мон слова вызвали среди присутствующих такое возмущение, что я мог ожидать самого худшего. Какой-то прилично одетый господин сказал мне: «Еще одно ваше слово — и мы вышвырнем вас из вагона».
Растерянный автор письма заканчивает его такими словами: «Я не вижу выхода из этого тупика. Все это прежде всего является результатом двусмысленных и лицемерных методов английских властей, которые карают тюрьмой крестьянина за то, что он самовольно продал свинью… в феврале 1945 года, когда нами еще правил Гитлер, а между тем кормят целые дивизии матерых гитлеровцев. Вот почему в английской зоне немцы ругают томми. Этот факт не опровергается тем, что те или иные проститутки ходят сейчас с томми под ручку».
Я поднял голову. Мимо меня прошелестело прорезиненное платье фрейлейн Эдды.
— Грюс готт, — бросила она, закрывая за собою дверь.
— Интересный материал? — любезно спросил меня редактор и, не ожидая ответа, добавил: — У меня есть еще один документ, который в не меньшей мере вас заинтересует…
Он достал из кармана листок бумаги, но, прежде чем показать его мне, подошел к двери и заглянул в коридор.
— Прочитайте.
Это было одно из анонимных писем такого содержания: «Осужденных на бельзенском процессе лучших немецких людей повесили. Но немецкая молодежь отомстит за это. Жаль только, что перед приходом англичан не задушили газом всех этих заключенных. Мы проиграли войиу из-за предателей. Теперь эти преступники хотят по белу свету и пишут в газетах. Но дрожите — вервольф не спит!»
Я был немного удивлен таинственным поведением редактора, потому что это письмо ничем не отличалось от предыдущих.
— Обратите внимание на букву «К». Она слегка наклонена вправо. Еще одна деталь: под восклицательным знаком только пол-точки. А теперь попрошу вас пройти за мной в ту комнату.
Редактор заложил в машинку лист чистой бумаги и выбил на нем букву «К», потом восклицательный знак. Точка под восклицательным знаком была сломана под таким же углом, что и в анонимном письме.
— Теперь вы понимаете, почему мои нервы не всегда в порядке?
Я смотрел на клавиши машинки, по которым несколько минут назад бегали пальчики фрейлейн Эдды.
— Я думаю, что вы сами усложняете дело…
Редактор вытащил из машинки лист и разорвал его на мелкие клочки.
— А кто даст мне гарантию, что вместо нее не придет >:худшая? Эта хоть старательно выполняет свои обязанности…
…Мы попрощались.
В нескольких километрах от города в моторе что-то подозрительно заурчало. Шофер остановил машину. Возле нас плакучая ива роняла обильные слезы. Я посмотрел вверх: на ее ветвях, покрытых едва заметным в этой проклятой мгле кружевом зелени, я впервые в этом году увидел весну.
И меня с невиданной силой потянуло домой, на родину.
Люди без родины
Летом 1933 года в дверь виллы, в которой помещалось советское консульство во Львове, позвонил молодой человек. Войдя, он выразил желание поговорить с консулом. Когда посетителю ответили, что консул его принять не может, он быстро выхватил из кармана пистолет немецкой марки «парабеллум» и несколькими выстрелами убил первого попавшего ему на глаза человека. Жертвой убийства был работник консульства Майлов.
Едва прозвучал последний выстрел, как молодой человек стремглав бросился к двери. Однако, на его несчастье, дверь в доме открывалась и закрывалась автоматически. Напрасно убийца искал на стене спасительную кнопку, напрасно, бледный и перепуганный, метался он от окна к окну: решетка, которой он раньше не заметил, преграждала ему путь к бегству. Преступник, минуту тому назад со спокойным сердцем убивший ни в чем не повинного человека, теперь обезумел от страха… Холодный пот выступил у него на лбу: обессиленный, он забился в самый темный угол; там это дрожащее человеческое отребье ждало прихода полиции.
Это был Лемик, один из членов так называемой «Организации украинских националистов», руководимой формально полковником Коновальцем, а фактически — разведывательным отделом немецкого генерального штаба. Лемик был только орудием. Вдохновители подлого убийства преспокойно сидели в Берлине и совещались с адъютантами Тренера и Гиммлера, а в свободное время фабриковали «идеологию» для своих темных дел, для грязных махинаций, перед которыми бледнеют подвиги «генерала Бо» — сверхпровокатора из царской охранки Азефа. Но Азефу не нужна была идеологическая надстройка, — его вполне удовлетворял звон золотых монет в кармане. Амбиция сверхпровокаторов из клики Коновальца шла значительно дальше. Выброшенные со сцены истории, они пытались попасть хотя бы на ее эстраду. Одетые в желто-блакитные мантии, они упрямо карабкались на нее, грозно потрясая щербатым трезубцем. Слова «Украина» и «украинский» не сходили при этом с языка этих самозваных жрецов «сверхпатриотизма».
