С гор вода - [65]

— Да? Да? Да?

И улыбался каменной улыбкой.

Убежал Адонин от Юхванцева после этого спора почти в слезах, с бурным негодованием на людскую жестокость. И ночью долго не мог заснуть. Когда же его тело пригрелось и сладко растомилось нежной постелью, эта людская жестокость показалась ему совсем отвратительной, возбуждавшей тошноту. И ему внезапно пришло на мысль нечто до такой степени оригинальное, что он не удержался от нервного хохота.

— Идея! – шепотом воскликнул он, — идея!

Через полчаса он шепотом же повторил:

— Ей Богу же, это стоит испробовать!

И опять громко расхохотался.

Ему пришло в голову: что если он попробует украсть что-нибудь у Юхванцева, какую-нибудь безделушку стоимостью рублей в сто, и разменяв ее на деньги, отдаст их первому обездоленному нищему, одетому в жалкую пародию на человеческое платье, какому-нибудь жалкому мальчонке, с гноящимися глазами, несчастному, как приниженная собачонка?

Адонину так живо представилась радость этого мальчонки, радость почти похожая на ужас, когда он увидит в своих руках целую пачку веселых кредиток, что он снова громко расхохотался и вслух выговорил:

— А Юхванцев пусть будет немножко наказан за жестокие принципы. А я на себе испробую… Будет ли мучить меня совесть за мой поступок?

Совсем рассеяв сон, он закурил папиросу и долго еще, поглядывая в потолок и пуская кудреватый дым, думал:

— Впоследствии непременно нужно будет во всем признаться Юхванцеву. Исповедаться ему во всех своих чувствах и ощущениях до и после.

Утром, умываясь за широким умывальником, он опять думал:

— Впоследствии можно будет даже подарить Юхванцеву вместо похищенной безделушки что-либо вдвое дороже по стоимости…

И опять улыбался.

Через несколько дней после этой ночи Адонин поехал к Юхванцеву, чтоб пригласить его ехать вместе в цирк посмотреть какую-то необычайную укротительницу львов. На улице было морозно и, поднимаясь в квартиру Юхванцева по лестнице, Адонин все еще прятал озябшее лицо в поднятый воротник шубы. На площадке лестницы он увидел камердинера Юхванцева старика Григория. Уткнувши нос в повешенную на гвоздь шубу, тот старательно оттирал кляксы засохшей грязи на ее рукавах, и так был углублен, видимо, в свое дело, что не обратил на проходившего мимо Адонина решительно никакого внимания. Очевидно даже, что он его совсем не заметил.

Между тем Адонин, поднявшись до двери в квартиру Юхванцева, нашел ее полураскрытой. Он вошел в прихожую и разделся. И по особо напряженной тишине, царившей здесь, между онемевших стен, сразу же он догадался, что дома сейчас нет ни души. В нем что-то вдруг неприятно всколыхнулось. Однако он прошел в кабинет, чтоб написать записку на письменном столе Юхванцева. Он подошел к столу. И тут в его глаза сразу же бросился золотой украшенный двумя рубинами портсигар Юхванцева. Ласково и мягко блеснув Адонину, он точно сказал ему что-то очень для него существенное, и тут же Адонин ярко вспомнил и свой последний спор с Юхванцевым, и ночь без сна, и все картины, грезившиеся ему в ту ночь. Боясь оглянуться и чувствуя в себе острый и жгучий укол, Адонин вдруг протянул руку, и взяв золотой портсигар, поспешно спрятал его в свой карман. Никакой записки он Юхванцеву после этого не писал, а тотчас прошел в прихожую и стал одеваться, ощущая у сердца неприятную пустоту и тонкий щекочущий холодок. А одевшись пошел вниз по лестнице теперь уже более старательно кутаясь в свою шубу. Прошел за спиною Григория, так что тот даже и не оглянулся на него. На подъезде всей грудью втянул воздух. Губы улыбнулись, но точно как-то неловко, вдруг высохнув как от лимонного сока, немножко точно одервенев. Через два дня Адонин продал этот портсигар на окраине города в лавке старьевщика и все деньги отдал нищенке, женщине с грудным ребенком на руках, тут же на углу улицы. Ошалевшая та ткнулась лицом в грязный снег и долго плакала, почти вопила, что-то выкликая, тупо мыча, как раненная корова. А еще через два дня Адонин внезапно уехал в Одессу. Получил письмо от тетки, просившей его устроить ей продажу дома, и уехал, обрадовавшись поручению, как спасению от скуки.

В Одессе среди неожиданных развлечений, новых людей и новых ощущений, он совершенно забыл обо всем этом происшествии с портсигаром, поглощенный ухаживаньем за хорошенькими женщинами, словно опьяненный веселым гомоном моря, и его многоцветным простором. Вспомнил он о нем только тогда, когда вернулся домой, почти через полгода. А вспомнив, тотчас же поехал к Юхванцеву, купив по дороге в ювелирном магазине великолепный золотой же портсигар, украшенный рубинами и крупным изумрудом. Юхванцева он застал как всегда, в кабинете за бумагами. Тотчас же после первых слов приветствия и раньше чем Адонин приступил к своей откровенной исповеди, Юхванцев, собирая всю кожу своего лица в мелкие морщинки сказал:

— А я все это время скучаю!

— Что так? – спросил Адонин весело, с насмешливым огоньком в глазах,

— Привык к своему камердинеру, вы помните Григория? И теперь без него, как-то не по себе… скучно… – вздохнул Юхванцев.

— А разве вы его рассчитали? – так же весело спросил Адонин — Григория?