С глазами синими, как лед… - [4]

Он внимательно осмотрел комнату, потом меня, велел задрать голову и долго вглядывался в мою шею. Потом велел снять одежду и заставлял вертеться вправо-влево, чуть дотрагиваясь до плеча и спины. Пальцы у него шершавые и сухие, как змеиная кожа. Мне показалось, что осмотром он остался недоволен.

Потом он начал расспрашивать о всяком-разном. Есть ли у меня друзья, хорошо ли я сплю, все такое. Потом спросил о Томми. Но тут я молчал, ни слова ему не сказал. Томми мне друг, а этому профессору я нисколько не верил. Ведь нельзя предавать друзей, правда?

Профессор попросил меня выпить какой-то жидкости из фляги, которую он привез с собой. Это оказалась простая вода, и я спросил, зачем мне было ее пить. Но он не ответил и только нахмурился.

Наконец он вышел, и тотчас же появился Томми. Я ему сказал, что профессор мне не нравится, а Томми согласился. Я сказал, что хорошо было бы узнать, что профессор говорит маме и папе — он ведь наверняка сейчас отправился к ним!

Томми взял меня за руку, и я услышал приглушенный разговор. Голоса были знакомыми, и я понял, что это говорят мои мама и папа. Был еще и третий голос: наверное, профессора. Звучал он так, будто камешки о камешки терлись. Профессор говорил, что «никаких признаков известных проявлений» он не заметил и что «отклонений в телесной и сверхфизической природе не отмечено». Мне стало смешно от таких слов, и я захихикал. Томми сразу отпустил мою руку, и голоса стихли. Он посмотрел на меня исподлобья, серьезный как всегда, и сказал негромко, что ничего смешного здесь нету. Что он, Томми, чувствует опасность, но что он поможет мне, чего бы это ему ни стоило. Не знаю, что он имел в виду. То есть тогда не знал.

Потом мы немножко поиграли в солдатиков. Томми рассказал мне о битве с саксами, которая произошла давным-давно, после того, как римляне ушли. Я знаю о саксах, потому что мама мне как-то читала о короле Артуре и Мерлине. Я так и сказал Томми, а он усмехнулся и сказал, что ему даже немного жаль, что никакого Круглого Стола не было на самом деле. Что, дескать, быть может, тогда и все остальное пошло бы по-другому. Я так до сих пор и не понял, что он имел в виду.

А потом он сказал, что скоро вернется, и пропал. А ко мне пришли папа с мамой. Мама обняла меня, а папа стоял и смотрел. И вид у него был очень печальный и растерянный. Я спросил, где профессор, и мама ответила, что он ушел расспросить слуг: не видели ли те чего-то необычного.

Потом мама пожелала мне спокойной ночи, дождалась, пока я улягусь в кровать, и вышла вместе с папой.

А я долгое время лежал в темноте и не мог заснуть. Ставни были заперты, но сквозь дырочку в них пробивался свет луны и ложился на стену овальным пятнышком. Словно чье-то лицо. Мне даже показалось, что оно, это лицо, подмигивает мне и строит рожицы. Я рассмеялся и проснулся. Оказывается, я заснул и мне все это приснилось. И тут за дверью я услышал тихие шаги. Они приблизились от лестницы, помедлили перед дверью, словно кто-то не мог решиться, входить ему или нет. Я испугался отчего-то, но шаги раздались снова — на этот раз стихая. Потом заскрипела лестница, и установилась тишина.

Как я заснул в ту ночь — я не помню.

Из записок профессора Абрахама В.Х.:

«..но не все так просто. Боюсь, что, несмотря на перенесенные ранее страдания, пора волнений для Люси и Артура еще не закончилась. Хотя, видит бог, не мне хотелось бы стать тем человеком, кто им такое сообщит, — все же они вдоволь натерпелись в ту пору, вспоминать о которой так тяжело каждому из нас и поныне. Даже Джонатан, смелый Джонатан, что готов был, казалось, прыгнуть в пасть к самому дьяволу, не выдержал в конце концов и уехал в Новую Англию — как понимаю, подальше от треволнений и воспоминаний. И лишь я, похоже, стою нынче на пути у всей потусторонней мерзости, что еще таится в темных уголках нашего мира.

С мальчиком определенно не все в порядке, хотя обычные тесты дают отрицательный результат — и слава Всевышнему! Отбирать его у родителей было бы верхом жестокости, однако, боюсь, что если обстоятельства повернутся так, как, мне кажется, они могут повернуться, это станет единственным выходом. Особенно меня беспокоят рассказы слуг о таинственном спутнике мальчишки, которого некоторые из них видели на территории поместья.

Неужели история повторяется, пусть даже и в столь странной вариации? Но если чудовище живо, кем бы оно ни было, его необходимо уничтожить!»

Канун Иванова дня был солнечным. За завтраком я спросил папу, едем ли мы на ярмарку. Он посмотрел растерянно на профессора и сказал, что, вероятно, стоило бы отложить поездку, пока не прояснятся некоторые обстоятельства. Он так и сказал: «обстоятельства». А я подумал, что, наверное, это связано с профессором, а значит, и с Томми.

Сам профессор весь завтрак просидел очень тихо. Только порой поглядывал на меня исподлобья. Мне даже захотелось показать ему язык, но мама, конечно, рассердилась бы. Потому я вежливо поблагодарил за завтрак и пошел в детскую. Обед мне принесли в комнату, а перед ужином они пришли за мной — папа и профессор. Сказали, что им нужно показать мне кое-что, и повели в через парк к озеру. Там на холме стоит невысокая башенка. Она нежилая после пожара, что случился давным-давно, до моего рождения еще.