С гитарой по жизни - [10]

Надо сказать, что самые отчаянные детские годы у меня выпали как раз на период пребывания нас в Западной Украине. Дети всегда остаются детьми и мне было легко дружить с такими же, как я потому, что те украинские дети не были заражены духом национализма. Начинать учиться во втором классе мне было трудновато из-за плохого владения украинским языком, но буквально, через мес три, моя речь уже ни чем не отличалась от речи коренных жителей. Летние каникулы я проводил вместе со своими новыми друзьями. И тут я впервые почувствовал на своей шкуре: что такое ее величество — Судьба. Брошенных боеприпасов и оружия в лесистой местности Западной Украины можно было отыскать несметное количество. Нашли мы с друзьями в окрестностях села однажды странный округлый предмет, окрашенный в светло зеленую краску. Захотелось посмотреть: а что там внутри? Только уселись вокруг и начали пытаться вскрывать эту находку, как слышу голос матери: «Колька, сейчас же иди домой обедать!» Делать нечего, с неохотой иду. Как сейчас помню, на столе стояла миска с гороховым супом, с моим любимым из цельного гороха супом. Взял я деревянную ложку (металлических у нас не было) и только поднес наполненную ее ко рту, как раздался оглушительный взрыв. Троих моих друзей хоронили всем селом. Я так и не признался матери, что мог быть четвертым.

Впоследствии были и другие случаи, когда Судьба меня спасала от неминуемой гибели. Так было, когда мы с матерью пошли в лес нарубить дров. Там нас застала гроза. Мы укрылись под огромным деревом. Сверкнула молния и топор вылетел из моих рук, превратившись в оплавленный кусок металла, а сам я был отброшен далеко в сторону… Или другой случай. Когда мать с нами бежала из Западной Украины, то мы сделали остановку в Одессе, даже хотели остаться там жить. В пригороде пустовали дома выселенных немецких колонистов и власти поощряли заселение этих домов бездомными. Заняли мы небольшой домик и мать нанялась работать в совхоз штукатуром. Поехали мы с ней как-то на базар (назывался он «Привозом») за продуктами. Это был разгар лета. Стояла неимоверная жара. Захотелось мне искупаться, да не просто искупаться, а нырнуть вниз головой с каких-то мостков. Нырнул и почувствовал адскую боль. Когда вынырнул, то увидел содранную кожу на обоих плечах. Оказалось, я пролетел между двумя железобетонными сваями, находящимися под водой. Это после прочитал на установленном щите, что в этом месте категорически запрещено купаться. И подобных случаев, когда Судьба меня уводила в сторону от трагических последствий было немало…

Играть на гитаре мне нравилось с каждым днем сильнее. Через некоторое время узнал, что в городском Доме пионеров есть преподаватель игры на гитаре. Познакомился с ним неожиданно. Друзья научили меня «трем аккордам» и я с успехом горланил вместе с ними блатные песни на улице. Подошел однажды к нам сухонький, тщедушный старичок, весь седой, лет около семидесяти

— Молодой человек, — сказал он, обращаясь ко мне, — так играть на гитаре — варварство!

— А как нужно? — с вызовом ответил я ему.

— Приходите в Дом пионеров и увидите…

В Доме пионеров увидел его учеников и загорелся желанием играть не хуже их. Оказалось, что мы жили совсем рядом на одной улице. Когда впервые пришел к нему домой, то долго стоял у калитки и слушал, как он играет. Какая божественная музыка заполняла весь двор с небольшим садиком! Это, как я узнал после, была пьеса Ф. Тарреги «Воспоминание об Альгамбре». Учитель снимал комнату у хороших хозяев, которые не препятствовали занятиям музыкой. Вскоре мы, два одиноких человека, очень подружились. Он, оказывается, отсидел в тюрьме 10 лет за «болтовню», как он говорил. Его родня жила в Севастополе, который считался тогда закрытым городом. Учителю туда въезд оказался запрещен, а Бахчисарай, в котором жили мы, находился всего в 35 километрах, и к нему часто приезжала дочь с мужем.

С Павловым-Азанчеевым (очень известным гитаристом) он находился в одном лагере, и, хотя был довольно продвинутым гитаристом, все же считал себя его учеником. Они оба владели и семиструнной гитарой, и шестиструнной. Через несколько месяцев я уже освоил нотную грамоту и довольно уверенно играл на своей семиструнке разные мелкие этюды и экзерсисы Сихры, Моркова и других классиков семиструнной гитары.

Гитара скрашивала мое существование, а учитель был не единственно близким человеком, с которым я мог делиться своими радостями и горестями… Об этом я расскажу ниже… Приходил к нему и садился в сторонке, а он играл. Я мог бесконечно долго слушать его игру. Гитар у него было две: семиструнная двухгрифовая и шестиструнная классическая. На той и другой он играл по моим тогдашним понятиям просто непостижимо. А когда в результате его уроков выучил первую свою пьесу «Жаворонок» М. Глинки в обработке какого-то известного русского гитариста (кажется, А. Ветрова или В. Саренко), то он меня представил художественному руководителю городского Дома пионеров для включения меня в намечающийся концерт молодых талантов. Я играл на концерте не очень уверенно, однако публикой освистан не был. А еще мой учитель был очень интересным рассказчиком: я многое узнал об истории гитары, о гитаристах, о музыке и музыкантах. Конечно, я очень благодарен своему первому учителю музыки за то, что он меня приобщил к классической гитаре. Пусть это гитара была семиструнной, но благодаря ей я легко перешел на шестиструнную. Часто вспоминаю его уроки. Он мне говорил, что сколько струн на гитаре и какой строй — не имеет значения. Главное — это музыка.