С Евангелием в руках - [130]

Живя в трущобах, Екатерина не чувствовала себя чужой среди канадцев, поскольку ее бабушка (дочь художника-анималиста Верне) была француженкой и в их семье было немало католиков. Поэтому в условиях, где не только не было ни одного православного, но вообще никто не знал, что такое православие, она естественно становится католичкой. В полной тишине и незаметности она служит тем, кому совсем плохо. Ее задача – не только помочь этим беднякам, но и каким-то образом показать, что помочь им может не коммунистическая идея, но верность Иисусу и Его Евангелию.

В 1939 году Екатерина оказывается в Варшаве, где, вспомнив о своей квалификации, полученной в годы Первой мировой войны, работает в городском госпитале, спасая жизни искалеченным в результате бомбардировок старикам, женщинам и детям. «Врачи непрестанно продолжали требовать нитки, иглы и так далее. Времени на молитву не было. И до сих пор, когда я слышу в новостях сообщение о какой-нибудь трагедии, я мысленно кричу: прекратите!» Из Польши она попадает в Венгрию, оттуда в Чехословакию и только затем (благодаря канадскому паспорту) возвращается домой, в Торонто.

1940-е годы Екатерина проводит в США, в Гарлеме, среди черных, где именно как христианка (задолго до Мартина Лютера Кинга) встает на борьбу с расизмом, и прежде всего – с процветавшей тогда расовой дискриминацией внутри Католической Церкви. Черным запрещалось входить во многие храмы, учиться в католических школах и так далее. «Читать лекции о неграх означало рисковать жизнью… жить среди негров – быть изгоем. Когда мы входили в комнату, люди говорили: от вас пахнет неграми». Священники ей внушали, что двигаться к цели нужно неторопливо, но епископы в большинстве своем уже поддерживали ее, когда она замечала: «Христос нигде не говорит, что надо ждать двадцать лет, чтобы начать жить по Евангелию. Благая весть актуальна прямо сейчас».

В 1943 году Екатерина выходит замуж вторично – за журналиста Эдди Дохерти, вместе с которым, вернувшись в Канаду, создает в местечке Комбермер «Дом Мадонны» – христианский центр помощи (в том числе и медицинской) бедным и бездомным, который станет потом местом молитвы и своего рода пустынью, монастырем в миру; позднее Екатерина и Эдди примут там монашеские обеты. Именно здесь она написала книги об Иисусовой молитве и о пустыннической жизни («На груди Господа» и «Пустыня»), книги, благодаря которым духовный опыт русских пустынников стал доступен католикам Америки и Канады.

Так «русская странница» становится на Западе проповедницей духовности христианского Востока и, главное, монашества, которое должно стать внутренним состоянием. «Это означает, что каждый человек должен жить жизнью Троицы, где бы он ни был. Такое монашество распространяется на всех», – писала Екатерина в книге «Пустыня». «Я иду в свое сердце, чтобы встретить там Святую Троицу, которая живет во мне, – говорила Екатерина о том, как молитва и жизнь среди людей соединяются в одно неразрывное целое, – а потом выхожу из него, чтобы снова встретить Христа в моем брате».

«Русской странницей» смело можно назвать и Анастасию Борисовну Дурову (1908–1999), покинувшую Россию в возрасте десяти лет (она с родителями уехала в Константинополь из Новороссийска, где к тому времени «обитателей больниц, тюрем и сумасшедших домов распустили по домам, потому что их нечем было кормить») и вернувшуюся домой лишь в 1964 году, и то в качестве сотрудника посольства Франции в Москве. Книга Аси Дуровой La Russie au creuset, то есть «Россия в горниле», была написана ею для французов, ибо именно французам и вообще людям на Западе хотела она показать, как Россия, несмотря ни на что, сохранила свою веру и свои церкви. Как и Екатерина де Гук-Дохерти, Ася считала чрезвычайно важным дать Западу возможность понять, что такое православие и христианский Восток. В оригинале ее книга вышла в свет в 1995 году в парижском издательстве «Серф», а в конце 1999 года она появилась и на русском языке в прекрасном переводе Марии Руновой.

Еще одной странницей из России была, без сомнения, Ирина Финдлоу, книга которой «Путь к единству» вышла в Москве в 1998 году. Она родилась в Петербурге и поэтому, как и Екатерина Колышкина, помнит голод 1918 года. «В Санкт-Петербурге люди умирали на улицах, – пишет Ирина Финдлоу, – мы могли видеть из окон квартиры нашего дедушки, как их тела лежат на снегу… гнилой картофель и почти несъедобный хлеб были нашей диетой на протяжении долгих месяцев».

Оказавшись за границей, Ирина выходит замуж за англиканского священника Джона Финдлоу, с которым они венчаются в двух церквах – сначала в англиканской, а затем в православной. Джон служит в Афинах и Риме, пешком обходит Афон и молится вместе с афонскими иноками, встречается с Вселенским Патриархом Афинагором и Папами Иоанном XXIII и Павлом VI, в качестве наблюдателя участвует в работе Второго Ватиканского Собора. Ирина всегда рядом. Книгу, написанную после смерти мужа, она не просто посвящает его памяти, а пишет в форме письма к умершему, но живому Джону. Это – настоящее объяснение в любви, «история любви», как скажет об этой книге Ричард Чартрес, англиканский епископ Лондона.