С двух берегов - [6]

— Так точно! — ответил я, хотя понятней не стало, какое отношение имело это задание к должности коменданта.

— Выполняйте. Берите людей и идите принимать свое хозяйство.

О том, что иной раз приходилось переживать на войне, не только трудно рассказывать другим, но и самому поверить не легко. Теперь, когда вздрогнешь от неожиданного хлопка в глушителе проехавшего грузовика, или прикроешь форточку, чтобы не простыть, или поморщишься на поданную к столу вчерашнюю, подсохшую булку, или расстроишься из-за какого-нибудь другого сущего пустяка, — с опозданием спохватываешься и сам себе удивляешься: ты ли это?

Не понять сейчас, откуда брались силы, даже когда их и в помине не должно было остаться. Не понять, как смогли мои ребята сделать то, что они сделали, осваивая проклятую высоту.

К тому времени я, где и не нужно было, в каком-нибудь тихом живописном уголке за вторым эшелоном, и там смотрел на местность по-саперному, автоматически прикидывая в уме, какими подходящими средствами можно было бы укрепить позицию, где раскинуть минные поля или малозаметные препятствия — словом, как привести этот уголок в такое состояние, чтобы никому не повадно было туда соваться.

А уж высоту свою мы той же ночью при свете ракет и взрывов осмотрели и ощупали пядь за пядью. Говорят про бывалых, все испытавших людей, что они прошли огонь и воду и медные трубы. Насчет труб не знаю, а вот о воде могу сказать, что мучений от нее можно принять не меньше, чем от огня. В первый же час работы мы нахлебались ее всем телом. Вкрадчивая и неотступная, проникающая сквозь все поры, холодная, как смерть, она пропитала одежду и сквозь кожу стала добираться до костей. К утру у нас голоса стали одинаково сиплыми, у всех посинели носы и барабанили зубы. Согреться можно было только одним способом — работать, рыть, таскать, забивать.

Из самой большой воронки мы оборудовали «комендатуру», точнее говоря КП, оставлять который я не собирался до конца работы. Из воронки спустили воду, подтащили к ней бревна для наката, а отсюда повели ходы сообщения.

Копали ячейки, лисьи норы, устанавливали броневые щитки, вгрызались в толщу холма, благо земля на нем была стократно перепахана раскаленным металлом и поддавалась легко.

Немцы, конечно, услышали нашу возню и прибегли к старому средству: густо полетели мины. Двух моих ребят тяжело ранило, одного контузило. Но проделанная за ночь работа даром не пропала, со своего рубежа мы не ушли. Подождали затишья и полезли выше.

Вторые сутки мы не спали. Еды нам подбрасывали, и водки хватало, а вот за час спокойного, теплого сна каждый отдал бы год жизни. Падали на прокисшую землю, сворачивались тугими клубками, но сразу же начинала бить дрожь, не дававшая забыться. Каждый сустав ныл, как больной зуб. Люди вскакивали и, шатаясь, хватались за кирку, за лопату.

На рассвете второго дня после минометной обработки немцы пошли в атаку. Так были уверены, что никого здесь не встретят, — шли в полный рост, смело. Но у нас уже были надежные укрытия и замаскированные огневые точки. Встретили мы их стрельбой в упор. Бой был скоротечным, немцев как ветром сдуло.

Послал я своего связного к начальству с донесением: «Атака отбита. Высота наша». Обратно связной приполз с короткой запиской: «Почему не преследовали?» Хотя вопрос был резонным, я не мог не выругаться. Разве объяснишь, как мы измотаны, как не отпускает озноб, как мучают выскочившие фурункулы? Об этом на войне докладывать не принято. Действительно, «почему не преследовали?»

Когда мне потом пришлось комендантствовать не на безымянном холме, а в многолюдном городе, давний вопрос «почему не преследовали?» даже не возникал передо мной. Настолько непохожей была и обстановка и задачи, которые приходилось решать. А вообще-то, как выясняется сейчас, следовало бы его помнить и им руководствоваться.

Мы знали, что немцы озлились и постараются сбросить нас более продуманным ударом, и стали закрепляться с еще большим усердием. Запросил я и небольшое подкрепление с бронебойными ружьями. Все это пришлось кстати. Очередную атаку немцы повели под прикрытием танков. За ними поднималась пехота.

Тяжелые машины ползли наискосок к подъему, охватывая нас с обоих флангов. И на этот раз гитлеровцев подвела самоуверенность — никак не предполагали, что мы успели подготовиться к встрече любых гостей. Два танка были подбиты нашими бронебойщиками почти одновременно. Один задымил и стал разворачиваться, а второй остановился, как будто уперся в бетонную стенку. Пехотинцы откатились назад, к окопам.

Вот тут все, кто был на высоте, рванулись вдогонку. Скользили, падали, поднимались, снова бежали, что-то орали охрипшими глотками, били из автоматов, рубили наотмашь саперными лопатками. До того все рассвирепели, так хотелось каждому отомстить за муки этих дней, за холод и боль, за пережитый страх и бессонные сутки. Мы не только заняли всю высоту, но с ходу выбили немцев из первой траншеи. Не ожидая удара на этом участке, они и солдат на переднем крае держали не густо. Захватили мы четырех пленных, а самое главное — несколько сухих благоустроенных блиндажей.