С думой о Родине - [6]

В течение месяца, с 21 января по 22 февраля 1942 года, 183-я стрелковая дивизия вместе с другими соединениями 29-й армии вела тяжелые бои в окружении западнее Ржева — в районе Мончалово, Перхурово, Ерзово. По соседству с нами сражались в такой же сложной обстановке войска 39-й армии. Кстати, в этой армии сначала в должности начальника политотдела 252-й стрелковой дивизии, а с апреля 1942 года комиссара 381-й стрелковой дивизии воевал Семен Петрович Васягин, ныне генерал армии. При встречах мы вспоминаем бои западнее Ржева и южнее Оленино. Тяжесть этих боев в окружении усугублялась острым недостатком продовольствия, боеприпасов. Политработникам, в частности комиссарам дивизий, довелось не только показывать личный пример в бою, быть на самых опасных участках, но и распределять между частями и подразделениями скудные запасы сухарей, конского мяса, патронов, противотанковых мин, зажигательных бутылок. В строю сражались все без исключения, в том числе раненые, способные держать в руках оружие.

Мне хорошо запомнился один из боев. Это было 16 февраля. Еще ночью разведчики доложили, что из поселка Муравьево доносятся шум моторов вражеских танков и выкрики команд. Командир дивизии генерал К. В. Комиссаров сделал правильный вывод, что с рассветом противник намеревается перейти в наступление и вероятнее всего предпримет его на стыке между нашей 183-й и 185-й дивизиями в общем направлении на станцию Мончалово. На станции находились санитарные вагоны с нашими воинами, раненными за время боев в окружении. Надо было во что бы то ни стало отразить здесь напор врага.

Весь наш скромный резерв — саперная и разведывательная роты — по приказу командира дивизии срочно занял позиции вблизи шоссейной дороги, идущей из Ржева на Мончалово. Всем политработникам и свободным от оперативной работы офицерам штаба было дано указание срочно направиться в подразделения и принять непосредственное участие в отражении танков и пехоты противника. По договоренности с Комиссаровым я вместе с сержантом Лесовым и пятью красноармейцами комендантского взвода ушел в боевые порядки резерва. Именно здесь мы ожидали вражеские танки — стало быть, наибольшую опасность.

Я сразу же убедился, что командир саперной роты, возглавивший резерв, расположил свои силы удачно — на опушке леса вблизи высокой здесь насыпи дороги. Но для борьбы с танками мы имели только несколько противотанковых мин и зажигательные бутылки — фактически единственное наше оружие. Самому мне пользоваться ими пришлось впервые, поэтому я внимательно выслушал советы одного сержанта, как лучше это было делать.

Тщательно замаскировавшись, мы приготовились к бою. Долго ждать противника не пришлось. До батальона пехоты в сопровождении танков показались со стороны Муравьева. При таком неравенстве сил вся надежда была на мужество и стойкость воинов, на их умение выжать из своего нехитрого оружия — зажигательных бутылок — все возможное. Как только вражеские танки приблизились, в них дружно полетели наши бутылки. Как и другие воины, я сбросил с правого плеча бекешу, чтобы освободить руку для бросков, и, поглядывая на сержанта, метал одну бутылку за другой… Никто из бойцов не дрогнул, и вскоре три танка запылали, четвертый стал разворачиваться по крутой насыпи, но перевернулся в кювет… Пехота противника пыталась обойти горящие танки, но попала под фланговый огонь наших пулеметчиков и стрелков и вынуждена была отступить с большими потерями. В течение этого дня гитлеровцы предприняли здесь еще несколько атак, но все они были успешно отражены. Однако вся территория нашего пятачка находилась под обстрелом вражеской артиллерии и минометов.

После отражения очередной атаки гитлеровцев я заметил на нашем правом фланге высокую фигуру командира соседней 185-й стрелковой дивизии полковника Станислава Гиляровича Поплавского. Он шел от железнодорожного полотна в сопровождении небольшой группы автоматчиков по открытой местности, без маскировки и необходимой предосторожности. Помню, это меня встревожило, даже обозлило. Я поспешил навстречу Поплавскому. Он заметил меня и прибавил шагу.

— Здравствуйте, Василий Романович, — как всегда, с улыбкой на лице произнес полковник. — Узнал по телефону от Комиссарова, что ты находишься где-то здесь. Пришел вдохновить тебя и выяснить, нужна ли помощь… Мой резерв в боевой готовности.

— Пока обошлись, как видишь, своим резервом. А теперь ответь: почему ты идешь открыто, без маскировки, подвергаешь себя и своих подчиненных ненужному риску?..

— Риск на войне, тем более в окружении, дело необходимое. Ведь каждому вражескому снаряду и пуле не накланяешься… Иду открыто, чтобы противник не принял меня за начальство, — сказал Поплавский.

— Тебя ли учить, что предосторожность и маскировка на войне — первейшее дело, — продолжал я ворчать на Станислава Гиляровича, пока он шутливо не поднял руки.

Мы обменялись впечатлениями от прошедшего боя. Поплавский, оказывается, его внимательно наблюдал. Бой интересовал нашего соседа прежде всего потому, что в его распоряжении командарм держал резервный батальон, который предназначался для отражения атак противника именно в направлении Мончалово.